Стр. 391. Упокейменон (греч.) — основа, субстрат. Стр. 392—393. А-диафористический, диафористика — от греч диафора: [416]
Стр. 392. Фюсис, техне, номос, тесис (греч.) — природа, ремесло, закон, установление. Стр. 394. «Приучаем Aufhebung писаться по-другому, как смена» — речь идет о предложенном Деррида новом варианте перевода Aufhebung на французский язык: la rel?ve, «смена». «ПИСЬМО И РАЗЛИЧИЕ»: ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД Казалось бы, нет нужды представлять отечественному читателю Жака Деррида. Знаменитый французский философ популярен у нас, пожалуй, поболее, нежели в других частях ойкумены (по крайней мере, на данный момент, но об этом — позже), а его характерные темы и термины прочно вошли в интеллектуальный обиход в сфере не только (и не столько) научной, но и общекультурной. Но уже то, что даже «визитная карточка» философа, его знаменитая стратегия философствования, деконструкция, сплошь и рядом предстает на нашем языке гиперболизацией презрительно-ругательного словца американских позитивистов-консерваторов «деконструктивист» — деконструктивизмом, наводит на печальные размышления. Мало того, что в этом уродливом словообразовании ясно читается неизбытая советская привязанность к -измам, сама идея возведения ювелирной и во многом спонтанной, неподрасчетной работы вольной — при всей ее строгости — мысли в догму настолько противоречит всему строю размышлений Деррида, что становится ясно: размышления эти пока что здесь по-настоящему не прочитаны. Причины тому достаточно объективны. Прежде всего сложная и непривычная мысль Деррида являет собою, конечно же, процесс, а не результат, не нечто статичное, отлитое в окончательную форму. С одной стороны, эту мысль трудно итожить и, тем более, свести к набору нескольких самодостаточных тезисов. С другой, предлагаемые автором вехи (не хочется называть их понятиями) на пути его размышления, такие как письмо, различание, восполнение, (архе)след, рассеивание, фармакон и т. д., обладая редкой выпуклостью и (метафорической) силой, невольно навязывают читателю опасную иллюзию понимания, хотя и картографируют совсем иную в сравнении с его ожиданиями территорию. Обманчивым суфлером в подобной ситуации оказывается не только сомнительный комментатор, чья роль становится как никогда двусмысленной, но и, казалось бы, несомненный автор. Эта опасность, опасность непонимания — или, точнее, неправильного понимания — грозит, конечно же, не только отечественному читателю1. У последнего же имеется еще одно слабое место — переводы. С большим опозданием появившаяся на русском мозаика разнородных переводов разновременных текстов не складывается в единое целое и породила своего рода вавилонское смешение, разобраться в котором со стороны кажется просто невозможным. — 391 —
|