Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

Перспективное изображение мира есть один из бесчислен­ных возможных способов установки означенного соответствия, и притом способ крайне узкий, крайне ущемленный, стесненный множеством добавочных условий, которыми определяется его возможность и границы его применимости.

Чтобы понять ту жизненную ориентировку, из которой с необходимостью следует и перспективность изобразительных искусств, надлежит расчлененно высказать предпосылки худож-ника-перспективиста, молчаливо подразумеваемые при каждом движении его карандаша. Это суть:

Во-первых: вера в то, что пространство реального мира есть пространство эвклидовское, т. е. изотропное, гомогенное, бесконечное и безграничное (в смысле Римановского различе­ния6*), нулевой кривизны, трехмерное, предоставляющее воз­можность чрез любую точку свою провести параллель любой прямой линии, и притом только одну-единственную. Художник-перспективист убежден, что все построения геометрии, изучен­ной им в детстве (—и с тех пор благополучно забытой—), суть не только отвлеченные схемы, и притом одни из многих воз­можных, но жизненно осуществляемые конструкции физическо­го мира, и притом не только так сущие, но и так наблюдаемые. Художник обсуждаемого склада верит в прямизну лучей, иду­щих пучком из глаза к контуру предмета,— представление, кста­ти сказать, ведущееся из древнейшего воззрения, согласно кото­рому свет идет не от предмета в глаз, а из глаза к предмету; он верит также в неизменность измерительного жезла, при перене­сении его в пространстве с места на место и при поворачивании его от направления к направлению и т. д. и т. д. Короче, он верит в устройство мира по Эвклиду и в восприятие этого мира по Канту. Это—во-первых.

1

Во-вторых: он, уже вопреки логике и Эвклиду, но в духе кантовского миропонимания, с царящим над призрачным ми­ром субъективности,— тем хуже, что принудительно,— транс­цендентальным субъектом, мыслит среди всех, абсолютно рав­ноправных, у Эвклида, точек бесконечного пространства одну исключительную, единственную, особливую по ценности, так сказать монархическую точку, но единственным определе­нием этой точки служит то, что она есть местопребывание самого художника или, точнее, его правого глаза,— оптического центра его правого глаза. Все места пространства, при таком понимании, суть места бескачественные и равно бесцветные, кроме этого одного, абсолютно главенствующего,— осчастлив­ленного в качестве резиденции оптического центра правого глаза художника. Это место объявляется центром мира: оно притязает отобразить пространственно кантовскую абсолют­ную гносеологическую значимость художника. Воистину он смотрит на жизнь «с точки зрения», но без дальнейшего опре­деления, ибо эта возведенная в абсолют точка решительно ничем не отличается от всех прочих точек пространства и ее превознесение над прочими не только не мотивировано, но и по сути всего рассматриваемого мировоззрения не мотивируемо.