Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

1

для речи. Но в этом сдвиге ударения заключается и прин­ципиальная противоположность имен собственных и имен на­рицательных. Из строения слова вытекает необходимость в дан­ном словоупотреблении данного слова апперцепировать опре­деленный признак. Но при этом мы можем: либо все остальное множество признаков, примысливаемых данному, считать лишь терпимым, но туманом, психологическим туманом, замутня-ющим логическую чистоту мысли, и следовательно, стараться не замечать самой реальности, либо, напротив, в отдельном апперцепируемом признаке ценить орудие проникновения в ре­альность, а в ощущении последней видеть не туман, а настоя­щее, самый цимес14 познания. В первом случае реальность — при признаке: это—имя нарицательное. Во втором— признак при реальности, и тогда разум имеет дело с именем собственным.

Вообще, этимологически имя собственное так же узко, как и со-коренное ему имя нарицательное; но семему его мы при­знаем бесконечно полно-содержательной и хотели бы, сколько сил хватит, держать в сознании в с ю ее полноту. И мы достига­ем этого; но не накоплением отдельных признаков, а усмотре­нием индивидуальной формы или «этости» (haecceitas, Diesheit, ?? ?? ??) этой семемы, в силу чего собственным именем мы считаем уже не то нарицательное имя, которое равносильно собственному по внешнему учету, а самую «этость», индивиду­альную форму бесконечно полной семемы: «haecceitas est singu-laritas»15. Входит же в речь это «основание индивидуальной вещи» помощью лингвистического материала, взятого от соот­ветственного имени нарицательного. Имя собственное выращи­вается обычно на имени нарицательном, но может быть образ действия и прямо противоположный. Тогда мы берем тот же самый лингвистический материал, может быть, даже добываем его себе, разрушив некоторое собственное имя, по возможности урезываем семему, представляя ей необходимое число призна­ков. Получается имя нарицательное. Так, у того существа, кото­рое называлось собственным именем макинтоша, был несом­ненно свой духовный облик, была внутренняя жизнь по своему, ни с чьим другим не смешиваемому ритму, были жена и дети, и отношения его к семье были единственными в мире, были друзья, и для них он не был только средством,—но всю эту семему, этот мир отношений, эту полноту haecceitatis язык отрезал от семемы «Макинтош»,— всего-навсего подстри­гши два торчащих острия первой буквы,—и остался тогда только макинтош.

VIII. Если имя—имя нарицательное—больше себя самого, будучи и именующим и именуемым, то еще правомернее то же утверждение может быть высказано об имени собственном.