Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

1

скольку у нас нет специального задания остановиться в упор на средствах выразительности, подобно тому, как когда мы смотрим на картину эстетически, не задаваясь оценкой доброт­ности холста или крепости подрамника. А когда мы установили себе, что слово—это самый объект, познаваемая реальность, то тогда чрез слово мы проникаем в энергию ее сущности, с глу­бочайшей убежденностью постигнуть там самую сущность, энергией своею раскрываемую. Слово есть самая ре­альность, словом высказываемая,—не то чтобы дублет ее, рядом с ней поставленная копия, а именно она, самая реаль­ность в своей подлинности, в своем нумерическом самотождест­ве. Словом и чрез слово познаем мы реальность, и слово есть самая реальность 9. Таким образом, в высочайшей степени сло­во подлежит основной формуле символа: оно—больше се­бя самого. И притом, больше—двояко: будучи самим собою, оно вместе с тем есть и субъект познания и объект познания. Если теперь субъект познания (поскольку субъект познания, мы сами, всегда при нас) рассматривать как опорную сущность символа-слова, то тогда все установленное здесь от­носительно слова в точности подойдет под разъясненную выше онтологическую формулу символа как сущности, несущей срощенную с ее энергией энергию иной сущности, каковою энергией дается и самая сущность, та, вторая.

VII. До сих пор речь шла вообще о слове. Но большая духовная концентрация, соответствующая бытийственному сгустку, центру пересекающихся в нем многообразий, носителю признаков и состояний, на школьном языке—субстанция, тре­бует и слова большей сгущенности, тоже опорного пункта словесных актов, тоже перекрестия рядов словесных деятельно-стей. Такой словесный центр есть имя.

Общим признаком всех родов существительного служит, по Потсбне, то, что «оно есть название грамматической субстанции или вещи», как комплекса или совокупности всех признаков существительного10.

Связь познающего с познаваемою субстанцией требует и от слова особенной уплотненности: таково и м я. А среди субстан­ций та, которая сознается исключительно важным средоточием бытийственных определений и жизненных отношений, дающих ей индивидуальность, в мире неповторимую, лицо,— такая суб­станция требует себе и имени единственного—имени лич­ного11.

Обычно наше познание реальности имеет в виду н е самую реальность, но пользуется этой реальностью ради некоторой другой цели. При таком,—тактическом или прагматическом,— отношении к предмету познания сам он не представляется нам ни ценным, ни привлекательным: нас занимают, собственно,