Сочинения в четырех томах. Том 2

Что же, однако, значит развить конкретную рели­гиозную мысль? Не рискует ли она впасть в субъек­тивизм и психологизм? Не рискует ли стремление к кон­кретности подменить диалектику, как методическое вгля-дывание, простою игрою случайных мыслей, имеющих лишь биографическое значение и интересных лишь для друзей автора? Не рискует ли вглядывание в реальность выродиться в голый рассказ о психологических иллюзиях?

Не смею утомлять Вашего внимания подробным от­ветом на поставленный здесь вопрос; скажу лишь в двух словах суть дела.

Несомненно, что конкретная мысль есть личная мысль, мысль не «вообще», вне субъекта своего притя­зающая существовать, но мысль, характерно соотносящая данный объект с данным же субъектом. Мышление есть непрестанный синтез познаваемого с познающим и, сле­довательно, глубоко и насквозь пронизано энергиями познающей личности. Но кто же субъект диалектики? Таковым не может быть абстрактное, бесцветное и без­личное «сознание вообще», ибо я знаю, что это я вгля­дываюсь в реальность. Таковым не должно быть и ни­кому не интересное Я автора, ибо если какой-то Павел во что-то вглядывается, то, конечно, это не может и не должно быть значимым в философии. Вглядываю­щееся Я должно быть личным и, скажу даже, более лич­ным, нежели недоразвитое Я автора. Но оно же должно быть и целостным и характерным. Это — конкретно-общее, символически-личное — Я есть, очевидно, Я типическое, и если искать ему параллелей, то ближе всего оно подходит к типу в художественном произве­дении. Его диалектическое вглядывание лично, но оно

1

не психологистично. Оно конкретно, но его своеоб­разие — не случайно. Назовем его Я «методологическим». И т. к. диалектика непременно предполагает тех, кто ???-????????, кто пере-говаривается, кто раз-говаривает, то методологическому Я соответствует методологическое же мы и другие методологические personae dramatis dialecti-сае 9*. Ими-то и осуществляется некое ???-, пере-, раз-, т. е. методологическая среда,— которая сливает с объек­том свои личные энергии.

Понятно, что эта среда, чтобы быть методологичес­кою, должна быть совершеннейшим органом данной диалектики, т. е. должна быть не какой-нибудь, а наиболее сродной именно данному познанию. Каж­дому объекту диалектики соответствует и некоторый оп­ределенный субъект, определенный тип. Если, по Библии, брак есть познание, а познание есть своего рода брак, то нельзя данную реальность бракосочетать с кем угодно, но необходимо — с суженым. Таким образом, философское творчество истины — в ближайшем родст­ве с творчеством художественным, не как «поэзия поня­тий», а как ваяние типических субъектов диалектики. И пока философ не нашел типа данной диалектики,— он еще не приступал к диалектике. Как поэт, обособляя аспект свой, объективирует его и делает типом (вспомним хотя бы Вертера и Гете), так и философ вовсе не о себе разглагольствует найденным им субъектом диалектики, а типически формует из имеющегося у него запаса переживаний субъекта наиболее дружного данно­му предмету. Так именно написаны диалоги Платона: это видит всякий; но, может быть, не всякий примечал, что так же написаны и Критики Канта, и Размышления Декарта и т. д. и т. д. Разница — лишь в том, что методологическое Я вводится обычно несколько прикровенно и бедно. В разбираемой же книге, по следам Платона, методологи­ческое Я откровенно выведено не как Я «вообще», а как Я конкретное. Не смею утверждать, что выполнил удачно поставленную задачу; однако самым решительным обра­зом стою за занятую позицию как принцип.