Философия как история философии

ющееся у Канта, вовсе не равнозначно фихтевскому аб­солютному Я. Понятие абсолютного, абсолютно самодос­таточного Я отсутствует в системе Канта, на что уже указывалось выше.

Кантовский критицизм состоит не в допущении аб­солютного Я, а в ограничении познавательной мощи че­ловека (и человечества) миром явлений, субстрат кото­рых составляют принципиально непознаваемые «вещи в себе», от которых зависит познание, так как необходи­мые для него чувственные данные возникают благодаря воздействию «вещей в себе» на нашу чувственность.

Таким образом, Фихте во многом пересматривает понятие «критической философии», трансцендентально­го идеализма, пытаясь, в отличие от Канта, доказывать, что чувственные данные получаются не извне, а пред­ставляют собой продукт самодеятельности, самоопреде­ления чистого, абсолютного Я. Последнее не ограничено чем-либо внешним, существующим независимо от его воли. Следовательно, абсолютное Я абсолютно свободно. И если оно и ограничивает себя, то это самоограничение представляет собой акт его свободы.

Понятие абсолютной свободы как сущности абсолют­ного субъекта приводит Фихте к отличному от кантов-ского пониманию природы познания, сущности науки. Если, по Канту, познание природы беспредельно и, сле­довательно, никогда не будет завершено, поскольку воз­действие мира «вещей в себе» на нашу чувственность не может быть ограничено, то, с точки зрения Фихте, нау­коучение призвано завершить процесс познания, подоб­но тому как абсолютный субъект завершает создание отличного от него мира, который Фихте определяет от­рицательным образом (т. е. как не-Я). Неудивительно поэтому, что Фихте провозглашает: «Человеческое зна­ние вообще должно быть исчерпано, это значит, что долж­но быть безусловно и необходимо определено, что чело­век может знать не только на теперешней ступени свое-

318

Немецкая классическая философия

го существования, но и на всех возможных и мыслимых ступенях». Наукоучение, утверждает Фихте, призвано «вскрыть основоположения всех возможных наук». Бо­лее того, в общем наукоучении «содержится все возмож­ное человеческое знание»11.

Естественно, возникает вопрос: чем объясняется эта чуждая науке постановка вопроса о возможности исчерпа­ния предмета познания и тем самым прекращения разви­тия науки? Следует, конечно, иметь в виду, что в XVIII в. господствовало убеждение, что научное познание, каков бы ни был его предмет, должно быть рано или поздно завершено. Геометрия Эвклида, ньютонианская механи­ка, формальная логика представлялись науками, исчер­павшими предмет своего познания. Подобно этим наукам, рассматриваемым как образцы знания, и все остальное познание со временем будет окончательно завершено.