|
Многое из того, что было сказано о переводчике художественной литературы, относится и к переводчику на язык другого искусства. Отличие состоит в том, что он более свободен в выборе эстетических и композиционных компонентов материального выражения. Но и здесь творческая свобода переводчика, иллюстратора и т.п. ограничивается задачей выражения личностного варианта темы, сюжета, художественной идеи и т.п., присущих «переводимому» оригиналу. Степень отхода переводчика от оригинала как в литературном переводе, так и при воссоздании оригинала на «языке» другого искусства, носит исторический характер. Сегодня, например, определяющим является требование максимально бережного отношения к оригиналу, с одной стороны, и актуального, современного по «звучанию» перевода - с другой. Перейдем теперь к проблеме исполнительского творчества на примере музыкального исполнения, художественного чтения и театрального искусства. В отличие от слушателя музыкальный исполнитель, скажем инструменталист, не просто воспринимает музыкальное произведение или (что чаще всего) воссоздает его звучание «про себя», но вновь заставляет его звучать с помощью инструмента. Исполнитель создает художественный вариант на уровне не только идеального образа, но и материального воплощения. Причем этот вариант должен быть художественно значителен, открывать новые грани в художественной ценности оригинала. Для выполнения этой творческой задачи исполнитель вживается в исполняемое произведение, в результате чего он воссоздает художественное «Я» автора и отчасти его художническое «Я», с которыми себя идентифицирует. Для формирования последнего исполнителю необходимо выйти (как и переводчику) за пределы произведения. Творческий компонент художнического «Я» исполнителя определяется его индивидуальностью и временем, в котором он живет. В результате исполнитель вносит свое в произведение, но здесь должна соблюдаться мера. Об одном эгоцентричном исполнителе кто-то сказал: «Он вносит много своего в сочинение». По этому поводу Г.Нейгауз, замечательный советский пианист и педагог, заметил: «Совершенно верно, и уносит много авторского». Соглашаясь с Ф.Бузони, что «всякое исполнение уже есть транскрипция», Г.Нейгауз добавлял, что она должна (как и перевод) быть предельно близкой к оригиналу. Поскольку исполнитель пользуется инструментом, он должен вживаться в него. Так, например, фортепиано, хотя и является, по выражению Г.Нейгауза, «гениальной коробкой», для полного «очеловечивания» музыки требует больших усилий, чем, скажем, человеческое слово. — 57 —
|