Двуликий янус

Особый интерес эйзенштейновского анализа психологических механизмов перевоплощения, идентификации представляют те страницы его исследований, где он выявляет связь этих механизмов с эстетическими категориями комического (юмора) и прекрасного.

Эйзенштейн задает вопрос, почему во все времена и эпохи сотни тысяч зрителей находят интерес и сопереживают канатному плясуну или жонглеру, причем в самом неидеологическом искусстве - цирке? И отвечает: все на стадии колыбели ищут равновесия. Этот комплекс детских впечатлений вновь включается, когда взрослый наблюдает акт человека, десять минут играющего на том, чтобы завоевать ту вертикальную стойку, которую каждый из нас носит «при себе»

Почему мы смеемся при виде взрослого, поскользнувшегося на гладком месте или при виде пьяного, ползающего на четвереньках? Потому, что приходит сравнение и «уравнивание с самим собой». «Это проекция (подчеркнуто нами - Е.Б.) на себя, это уравнивание и различение с собой: он такой же как я, но он же и не такой». По мнению Эйзенштейна это восприятие через проекцию на себя отвечает ранним этапам познания («чувственном мышлению»), о чем уже говорилось в начале нашего раздела. Когда мы сами падаем, эффект смешного может быть при условии, что мы перевоплотимся в другого, как бы взглянем на себя со стороны. Причем, в отличие от патетического решения (категория «возвышенного»), когда зритель сопереживает динамику скачка из одного в другое, более высокое, при комическом противоположности «я» и «он» объединятся формально, хотя претендует на полноценный процесс. Итак, в основе комического «слияния» лежит формальное сведение противоположностей.

При слиянии происходит и размежевание нормы («я») и объекта («он»). Вот почему эффект презрения, отвращения, ненависти может привести идентификационную тенденцию к разрыву. Например, комическая пьеса перестает действовать, она - плоха. Если в «уродливом» наблюдается тенденция к отрыву от воспринимаемого объекта, то в смехотворном - одновременность, мгновенная сменяемость обеих тенденций. Сочувственный, юмористический смех кренится в первую сторону, сатирический, издевательский - во вторую.

В отличие от «уродливого» и комического Эйзенштейн вслед за Юнгом (см. его «Психологические типы») «эффект прекрасного (подчеркнуто нами - Е.Б.) видит в сильном желании слиться, идентифицироваться... в «прекрасном» превалирует тенденция к идентификации» (24).

Анализ Эйзенштейна категорий «комического», «прекрасного», «уродливого», «патетического» интересен для нас тем, что здесь затрагивается эстетическая мотивировка идентификационной тенденции, тенденции к перевоплощению, к эмпатии.