Двуликий янус

Следующая проблема, которая заинтересовала Эйзенштейна в связи с перевоплощением зрителя, его идентификационной тенденцией -это фиктивность. В самом деле зритель без фактического повода и без реального поступка действия переживает гамму чувств, которую ему, например, демонстрирует драма, то есть фиктивно. Точно также дает фиктивный выход побуждениям и задаткам своей зрительской натуры через фиктивное соучастие в поступках героя на сцене. «Итак, искусство пока на частном случае театра дает возможность человеку через сопереживание фиктивно создавать героические поступки, фиктивно проходить через великие душевные потрясения, фиктивно быть благородным с Францем Моором, отделываться от тягот низменных инстинктов через соучастие с Карлом Моором, чувствовать себя мудрым с Фаустом, богоодержимым - с Орлеанской Девой, страстным с Ромео, патриотичным с графом де Ризоором; опрастываться от мучительства всяких внутренних проблем при любезном участии Карено, Брандта, Росмера или Гамлета, принца Датского». Но мало этого! Зритель в результате «фиктивного» поступка переживает совершенно «реальное, конкретное удовлетворение», ибо фиктивному соучастию сопутствуют вполне реальные чувства (25).

Почему же возникают реальные чувства? Эйзенштейн и здесь видит проявление черт древнего «чувственного мышления», обнаруживающего себя в операциях магических и ритуальных, то есть в тех случаях, когда желают добиться убедительности таких воздействий, которым стал бы сопротивляться здравый смысл. «Частично такая предпосылка должна иметь место и в искусстве! С чего бы иначе стали мы рыдать перед плоской холстиной экрана, на которой прыгают тени когда-то существовавших - в хронике, или притворяющихся - в художественном фильме - людей. С одной стороны здесь работает, конечно, вырабатываемая внутренняя «договоренность» с самим собою воспринимать известные пределы условности за реальность. Небезызвестный случай с Наташей Ростовой в театре («Война и мир» Толстого) - говорит о том, что без наличия этой «договоренности» театр, например, воздействия не производит» (26).

Стоит обратить внимание на оговорку Эйзенштейна, что приведенное объяснение - лишь «с одной стороны». Другая сторона, как нам кажется, не менее, а может быть, и более важная, - это феномен веры в актах перевоплощения (эмпатии), о чем пишут многие психологи. Но, к сожалению, эта сторона Эйзенштейном не затрагивается.

Завершая рассмотрение эйзенштейновской концепции перевоплощения (идентификации), коснемся проблемы, которая относится и к творцам и «потребителям» искусства - зрителям и слушателям. Речь пойдет о фундаментальных потребностях, лежащих в основе изучаемых психологических процессов. Такой подход с неизбежностью побуждает исследователя затронуть философские и социологические проблемы.