Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры

Необходимость, о которой идет речь, есть необходимость в самой форме, которая требует к себе и к своему закону особого внимания. Когда мы нечто запечатлеваем более или менее устойчивым знаком и хотим, чтобы оно «так и осталось», в этом «так» лежит сознание некоторой закономерности акта, намерения и выполнения. Это есть необходимость самой литературной формы в противоположность не только «случайной» прагматической форме и не только также случай­ной импровизационной художественной, экстатической, энтузиасти­ческой или иной подобной форме, но и форме постоянной в смысле конвенционального штампа или форме закономерной в смысле все­общности, характеризующей как письменное, так и всякое слово (на­пример, в смысле закономерности логических форм). Это есть при­знание формы всецело индивидуальной, но обнаруживающей сознание направляющего ее индивидуальное осуществление формо­образующего начала. Это - не простая потребность памяти, а наме­рение, руководимое подмеченною закономерностью формы, рефлек­сия на последнюю и стремление вновь и вновь ее реализовать, заполнять, привлекая новое содержание и новый материал. Сила внутренней необходимости в устойчивом запечатлении так велика, что конечное отношение двух систем знаков, к которым мы прибе­гаем, становится обратным изначальному их отношению. Мы иска-

1

ли написания, чтобы запечатлеть произносимое, теперь написанное завершается до произнесения, - это не за-писывание, а как бы пред­сказание, и даже по форме своей - пред-писание. В идее же предпи­сывания всегда есть мотив требования, задания. И, действительно, литературное произведение как бы требует от нас: следи за моими формами, через них я - новое, своеобразное, отличное от всего ино­го, что ты знаешь и чему ты внемлешь в слове!

Вот — одна из формулировок, где интуиция проникла сквозь по­верхность, вглубь вещи, увлекла с собою эмпирика и приблизила к самой сути рассматриваемой необходимости: «не может быть ли­тературы без письма; ибо литература предполагает твердо намечен­ную форму (implies fixed form); и, хотя память может творить чу­деса, чисто слуховая традиция не может гарантировать твердо намеченной формы» (prof. Jebb)1.

Слуховой традиции и памяти по слуху противопоставляется «пись­мо», т.е. традиция литературная и, следовательно, особого рода па­мять, входящая в состав литературного сознания, память литератур­ная. Есть ли это преодоление памяти в смысле абстрактного определения неопределенной способности или вернее думать, что это-то и есть подлинная культурная память, как основа и условие культурного самосознания? Как своего рода активность она должна характеризоваться чертами качественными, зависящими от содержа­ния предмета, на который она направляется. Оно, это содержание, своим постоянством сообщает литературному сознанию в целом не только его формально-необходимую устойчивость, но и специфичес­кую по смыслу характеристику. Это — какая-то коллективная, родо­вая память, и притом как со стороны своего предмета, так и со сто­роны субъективной, со стороны единства составляющих ее актов.