Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры

Когда мы говорим о чистом сознании и исследуем его философс­ки, мы, строго говоря, имеем дело только с предметностью, с чистым предметом. Пусть это сознание дано нам в завершенном или завер­шающемся единстве, мы лишь условно можем это единство назвать субъектом, мы знаем, что в действительности оно - не субъект в стро­гом смысле субъекта, как materia in qua. Другое дело - эмпирически реализованное сознание: у него, действительно, есть субъект, как его носитель, независимо от того, будет ли этот субъект неделимым или коллективом. Есть в сознании, как таком, предметные единства, ко­торые, объектавируясь, воплощаются в формах конкретно-индиви­дуальных или конкретно-собирательных субъектов. Литературное со­знание, как выражение культурного самосознания, должно иметь своего носителя, выразителя исторического самосознания, посколь­ку последнее требует для себя, для своего реального бытия опреде­ленных форм «письменности» в указанном смысле возможности дей­ствительного материального запечатления. Если словесное сознание вообще есть сознание, направленное, как на предмет, на себя, на субъект культуры, то литература, в смысле «письменности», должна выражать какую-то модификацию того же самосознания, где пред­мет и соответствующая интенция меняются не принципиально, а лишь специфически. В чем же особенности этой новой специфичес­кой модификации культурного самосознания?

1

У эмпириков встречается на этот вопрос ответ, который гласит, что простой количественный рост художественной словесной про­дукции с течением времени превышает силу памяти нашей и тем самым побуждает к такому запечатлению созданного, которое мог­ло бы надолго оставаться, могло бы переходить из рук в руки лиц и поколений, а не только из уст в уста, и которое было бы доступ­но для всякого, усвоившего новую систему устойчивых знаков.

Такое рассуждение должно показаться поверхностным и мало­убедительным. Однако, думается мне, - только потому, что оно -эмпирично, т.е. слепо, сделано без понимания действительного смысла констатируемого явления, без сознания его границ и гори­зонтов. Но по этой же причине всякие эмпирические разъяснения и дополнения не могут его сделать более глубоким или отчетливым и, во всяком случае, не могут ему сообщить значения принципиаль­ного. Нужно принципиальными же средствами раскрыть то пра­вильное прозрение, которое может лежать в основе эмпирического суждения и которое требует к себе особого, рефлективного внима­ния, чтобы стать путеводною нитью критического анализа.