Абстракция в лабиринтах познания

Всё это позволяет считать, что свойственный нам повседневный взгляд на мир сопровождает абстракция постоянства. В частности, абстракция состоит в том, что любое явление, даже сам процесс изменения, когда мы о нём говорим или его изучаем, мы мыслим как функцию, постоянную в фиксированном временном интервале, то есть мы мыслим и судим о постоянстве этой функции не вообще, а только в некотором, для каждого явления, понятно, своём, временном интервале, в котором это явление “для нас” или относительно условий, существенных для суждения о нём, не претерпевает никаких изменений (производная постоянной равна нулю).

Было бы, однако, ошибочно полагать, что только отвлечённому мышлению свойственно прибегать к абстракции постоянства [118]. Говоря о постоянстве явлений как об абстракции, в противоположность реальному процессу их непрерывного изменения, мы ориентируемся, конечно, и на научный опыт, и на условия нашей повседневной жизни, важнейшим фактором которой, если эта жизнь складывается для нас благополучно, является её устойчивость.

Вообще говоря, мы охотно экстраполируем и универсализируем любой подходящий опыт. К примеру, мы универсализируем обычную (классическую) практику измерения времени, согласно которой его течение, “ритм времени” – физический инвариант [119]. Возможно, что для математика время и течение времени – это хороший пример потенциальной бесконечности, поскольку кажется, что “нельзя представить себе, что имеется какой-то самый последний момент времени, за которым уже совсем нет никакого времени”[120]. Однако психолог или писатель по отношению к словам, взятым в кавычки, будут более осторожны. Они, быть может, даже возразят математику. Им-то хорошо известно, что выражения “время остановилось” или “самый последний момент времени” – вовсе не бессмысленные обороты речи. Это или отражение психического состояния, субъективный факт “переживания времени”, в котором течение времени перестают воспринимать, перестают чувствовать себя во времени[121], или же отделившее время от вечности возвышенное понимание жизни, достижение ею наивысшего момента, когда “она уже в вечности, для нее время остановилось”[122].

Можно сказать, конечно, что такие психолингвистические возражения не касаются сути дела и не достигают цели, поскольку их легко отвести простым замечанием, что необходимо строго различать объективные и субъективные аспекты значений терминов. Но так ли уж абсолютно здесь, да и в других случаях, такое различение? Мысль, что “нельзя представить себе” и связанную с ней точку зрения, математик заимствует из той же психолингвистической практики употребления понятий и, не обращая на это внимания, возводит свою позицию в ранг общезначимой истины только потому, что она позволяет, создать ему связную и далеко идущую систему абстракций, называемую математическим анализом. Но для псии_ачимой истины только потому, что она позволяет, создать ему связную и далеко идущую систему абстракций, называемую математическим анализом. Но для пс_ различение? Мысль, что “нельзя представить себе” и св3.2. Абстракция постоянства и научный опыт. Когда какая-либо абстракция с успехом применяется в познании, разумно поискать объективные основания этого успеха. Субъективные основания для абстракции постоянства, очевидно, есть. В частности, абстракция постоянства освобождает организм от непосильной информационной перегрузки, которая неизбежна в случае различимости произвольно малых изменений в произвольно малые интервалы времени. Но эта цель оказалась бы совершенно бесполезной для адаптации и не была бы достигнута, если бы постоянство явлений, отраженное в этой абстракции, было ложным изображением действительности, своего рода миражом, вызванным инстинктом самосохранения, субъективной активностью организма, но лишенной онтологической (реальной) основы. В том-то и дело, что истинность познания требует постоянства в объективной реальности не меньше, чем в её субъектном образе. Известные нам законы природы не только выражают инвариантность как абстракцию от изменяющихся явлений, но и предполагают инвариантность как условие самих явлений, как их объективную возможность или действительность, отражённую в законах. Вот почему, строго говоря, и суждение о непрерывной переменности (panta rei), опоэтизированное Гераклитом, – это тоже абстракция, не более и не менее, чем абстракция постоянства.