|
Однако сразу после революции произошла опасная девальвация этой роли русской культуры. Значительная часть интеллигенции эмигрировала и утратила влияние на общество. Принявшие революцию люди культуры либо быстро разочаровались в ее нравственных основах и сохраняя верность себе и культуре впали в депрессию вплоть до физической смерти (А. Блок), либо встали на путь самоотрицания, принуждая себя поверить в правоту революционных ценностей. Литератор Белинков блистательно проиллюстрировал этот путь на примере «Зависти» Олеши, «Дня Второго» Эренбурга и ряда других произведений. Немногие, как Ахматова и Булгаков, остались верны духовному сопротивлению, ушедшему в подполье. Ахматова прекрасно сформулировала это в стихотворении на смерть Булгакова: «Ты так сурово жил, и до конца донес Великолепное презренье». Но таких было слишком мало, и психологический климат им не благоприятствовал. Сомнение в праве на духовное сопротивление охватило даже таких гигантов как Мандельштам и Пастернак. Еврейская интеллигенция в массе своей переживала в это время этап, который я назвал бы этапом трагического подъема. Подъема – ибо тысячи молодых евреев устремились в институты, успешно реализовывали себя профессионально и активно заполняли вакуум, образовавшийся в культурной жизни, в науке и искусстве. Трагического – потому, что евреи, в массе своей, переживали медовый месяц полной солидарности с властью, по сути своей аморальной. И во имя этой солидарности большинство было искренне готово отказаться не только от религиозной самоидентификации, но и от сочувствия той традиционной роли русской культуры, которая так удивительно совпадала с вечными еврейскими этическими ценностями – терпимостью, защитой слабого, духовным сопротивлением насилию. Именно на этот период падает самый интенсивный процесс ассимиляции как наиболее примитивное проявление самоотрицания. Самоотрицание русской культуры совпало с готовностью многих евреев отказаться от еврейской самоидентификации во имя идеалов коммунизма. Социальная роль культуры в России стала постепенно восстанавливаться после страшного отрезвления, связанного с большим террором. Самые честные и смелые (а среди них естественно оказались и самые талантливые) почувствовали необходимость в духовном сопротивлении. Это не осталось незамеченным властью, и культура из ее союзника стала постепенно превращаться в ее врага. А к этому времени роль евреев в советской культуре была уже вызывающе велика – и в литературе, и в искусстве, и в науке. Рискну предположить, что антисемитизм советской власти, в отличие от геноцидного антисемитизма Гитлера, представлял собой только часть антиинтеллигентского тоталитаризма, и потому, начавшись при Сталине, сохранялся и при всех остальных вождях, претерпевая колебания в соответствии с колебаниями отношений между культурой и властью. Не случайно борьбе с космополитизмом как почти откровенной форме антисемитизма непосредственно предшествовало постановление против Ахматовой и Зощенко – представителей русской сопротивляющейся культуры. — 47 —
|