|
— У неё глаза изменились. Стали круглые, злые, без век… Прямо как у волка из сказки… Страшные стали глаза. Это она была и не она. Подойду к двери — руки двигаются, как будто не бабушка ими двигает; челюсти как-то жуют… необычно, не по её. Нехорошо как-то. Засмеётся — мне страшно. А в доме ещё эхо, и как будто в подполье, на чердаке тоже шорохи, тоже вроде бы кто-то бормочет… — Может, это она от мучений? — Может быть. Долго отходила, очень трудно. Боли такие, что до крика. И становится очевидно, что если уж до крика — у властной, всегда себя державшей Ульяны Тимофеевны — значит, правда ужасные боли. Бабушка умирала, бабушка уже выглядела, как труп, но всё не могла умереть. Было ещё одно важное дело… гораздо важнее, чем лечь на шкуру чёрной козы. Бабушка просила чаю, ей приносили. — Нет, мне с серебряной ложкой. И держала, не отдавала ложку. — Внученька… Тома… На ложку. Отослать куда-то Тому не могли — шли выпускные экзамены в школе. Но родители следили, ни на минуту не оставляли одну, тем более одну вместе с бабкой. Если не отец следит, то мать. Тогда мать оттащила Тамару, надавала ей тумаков, прогнала прочь. Бабушка просила достать ей что-то из своего сундука. Отец смотрел, и смотря по просьбе давал или нет. Ничего из металла не дал. — Хоть гвоздя дайте, — плакала бабка. Она уже не могла встать, взять самой. Стоило приподнять одеяло — пробивалось тяжёлое, за много уже дней зловоние. Гвоздя не давали. Как-то дали чай в стакане и в латунном подстаканнике. Бабка долго бормотала что-то, опять просила Тамару принять. На этот раз оттаскивал отец; с бешеными глазами стиснул руку так, что выступили синяки, свистящим шёпотом пообещал спустить шкуру, что неделю не сможет сидеть. — И чтобы близко тебя не было! Много лет родители Тамары пользовались многим, что приносили матери и тёще. Пользовались и боязливым уважением, окружавшим семью, и защитой им, маленьким людям. Родители категорически не хотели, чтобы их юная дочь сама стала ведьмой. Что было непоследовательно, конечно. В тот вечер, после подстаканника, родители долго шептались. На другой день отец пришёл с чем-то, завёрнутым в старый мешок. Залез на чердак и стал там вовсю колотить. Слез без предмета в мешке. — У нас дом старинный был, ему лет двести. Через всю крышу — балка толстая, матица. Теперь такую не во всех домах строят, а у нас была… Вот отец в балку и вколотил другую палку — кол. Матица-то из лиственницы, а кол я потрогала, понюхала — осина это. — Точно можешь сказать, что осина? — Ну какая деревенская девчонка ошибётся?! Осина это. Если б отец щели не нашёл, никогда бы кола не забил. — 38 —
|