Эмиль, разумеется, прекрасно видел, откуда я прибежал и в каком состоянии. Он закурил, положив молот на огромную чугунную наковальню. И стоял, молча глядя на меня, внимательно обшаривая глазами. Позже мне было и смешно, и всё-таки немного стыдно, потому что я вёл себя… Ну, примерно как мальчик лет двенадцати, который тайком курил, а тут домой внезапно пришла мама. И растерявшийся мальчик открыл дверь маме и сказал: — А мы не курили… Потому что, отлипнув от столба, я вполне серьёзно произнес: — Это такой ветерок… — Ну вот ты всё и объяснил, — широко улыбнулся Эмиль. И, почти ухмыльнувшись, добавил: — А где планшетка? Тетрадка? Конечно же, он всё заметил: и как я примчался, и что оставил всё своё в долинке. А я упорно повторил, уже играя для Эмиля: — Это ветер… Что добавить? Мы съездили на курганную группу втроём, на машине и утром. Рулетку, планшет и тетрадь нашли, где я их бросил; никто их даже не подумал взять, только тетрадка намокла. Потом я спрашивал у Эмиля — только ли в этой долинке живёт такой вредный хозяин. — А где ещё ты собираешься работать? — Нигде… Тут, возле озера, нигде. А что? Эмиль хорошенько подумал, сделал глоток самодельного пива. — Про то, что знаю, скажу, если ты там работать будешь. А далеко от озера — не знаю. Так ничего определённого я от него и не услышал. А через три дня мы уехали на другое место; больше я Эмиля никогда не видел, и как сложилась его судьба — не знаю. Может быть, он и уехал в Германию на волне перестроечных дел. О судьбе “репатриантов” пишут ужасы, но уверен: кто-кто, а Эмиль и там не потеряется, не превратится в жалкое существо, не способное войти в новое общество. Не говоря ни о чём другом, он в слишком большой степени немец. Но только я думаю, что если Эмиль всё же уехал в Германию, он будет тосковать уже по двум местам на Земле: по Волге возле Саратова, где он никогда не был, но где — настоящая Родина, земля отцов, фатерланд. И по северной части Хакасии — пронзительно-синему небу Центральной Азии, по озеру, по открытым пространствам, березнякам и тополёвым зарослям вдоль рек; по сопкам, голым с юга, покрытым лиственницей с севера. Слишком уж хорошо он знал и чувствовал природу этих краёв. Примечание Буровского: такие… ну, почти такие ветерки в Хакасии действительно не редкость, и местные порой называют их духами. Те ветры, которые я видел, всё же имели чисто естественную природу. Странные, интересные, но ветры. То, что описывает Андрей Ш., очень отличается от явления, которое я сам, да и любой “экспедишник” наблюдали много раз. — 170 —
|