|
На этот раз Ирина принялась вслух выяснять, как замечательно защитил бы её Славик и как я на это не способен. Стиснув зубы, я уже почти заснул под аккомпанемент вскрикиваний и причитаний, но тут раздались новые звуки: к палатке кто-то подходил. Кто-то, трудно разобрать, четвероногий или двуногий, шёл прямо через траву на лугу, под большим углом к тропинке. Наверное, этот “кто-то” сошёл с дороги от Берегтаскино на луг, продравшись сквозь придорожный кустарник, и теперь ломился прямо к нам. Ирина, слава Богу, всё же заткнулась и смотрела в упор на меня; откровенный страх плескался в глазах. Разрываясь между чувством долга и острым желанием сказать что-то в духе: “Вот и вали теперь к Славику”, я некоторое время прислушивался к звукам. Шаги стихли в метре — от силы в двух от палатки. И опять шаги! Явственный звук раздвигаемых кустов, такой же ясный звук шагов по росистому лугу, по высокой и мокрой траве. Теперь слышно было, что идёт четвероногий. Может быть, это корова?! С чувством невероятного облегчения вскочил, натянул сапоги, взял на всякий случай в руки нож (нельзя же невооружённым…). Напряжённо сопя, Ирина пыталась вцепиться мне в руку. Я сбросил руку (“Славика, Славика спасай; от коров его и спасай”), вышел из в палатки. На лугу не было никого. Никто не стоял возле палатки. Более того — не было ни малейшего признака, чтобы кто-то проходил по лугу. Я обогнул палатку, присел примерно там, где слышал звук. Выпала роса, и каждая капля росы отражала луну, полыхая, как бриллиантовое колье. Везде было одинаково много росы; никто не приминал травы, не стряхивал с неё росу. Наверное, я представлял довольно нелепое зрелище — луна, росистый луг, высокотравье, и посреди луга стоит голый дядька в сапогах и с большущим тесаком в правой руке. Я обошёл вокруг палатки; нет, никого здесь не было в помине! Ложиться? А что, если кто-то ещё будет? Кратко рассказал, что делается на лугу; Ирина растирала меня полотенцем, всячески ласкалась — извинялась. После холода, выпавшей на кожу росы сразу страшно захотелось спать. …Не сразу я сообразил, что музыка мне вовсе и не снится. Я действительно слышал какую-то странную, зудящую музыку. Вроде бы только что музыка была далеко, на пределе слышимости; а вот раз — и она зазвучала так, словно музыканты расселись на дороге метрах в трёхстах от нас в сторону Берегтаскиной. Я начал прислушиваться, ещё не уверенный, что мне это всё не мерещится, но Ира тоже повернула голову. Минут пятнадцать, не меньше, мы слушали этот концерт. Сначала все играли это зудящее, повторяющееся, вызывавшее смутную ассоциацию с Центральной Азией, со Средней Азией, с минаретами, барханами и караванами. Потом звучал как будто Бах. Потом что-то танцевальное, но в стиле строгого танго. Потом надрывалась балканско-еврейская скрипочка, от которой ноги сами пошли в пляс. В общем, это был совершенно удивительный и уж, конечно, очень разный концерт, в котором соединились самые несоединимые вещи. — 175 —
|