|
Круша топором сушину, я искоса наблюдал за Карьковым, а он, проворно полосуя карасей, выбирал из них на большую сковороду только икру, а самих же рыбин кидал небрежно в траву. Расправившись с карасями, он собрал их снова в корзину и приказал мне отнести их и вывалить в воду. — Да только не туда, где мы были. В другую воду, — и показал мне пальцем в противоположную сторону. Я молча взял посуду, пошёл. Разговаривать с Карьковым мне не хотелось. Тягостно мне было с ним говорить. Он по-прежнему всё время уводил глаза в сторону, по-прежнему думал о чём-то своём и ворочал языком как бы нехотя, через силу. Пройдя с сотню метров густым кедрачом, я оказался на краю нового болота и среди этого болота почти вровень с ним увидел большое тёмное озеро. Осторожно ступая по тропке, бегущей среди белого мха, усыпанного рясною клюквой, я подобрался к самой воде и остановился как вкопанный. В чёрной, но почему-то очень прозрачной глубине, прямо у берега, ничуть не путаясь меня, маячила огромная, как бревно, рыбина. Щука! Я хлюпнул прямо перед ней содержимое своей корзины, караси стали медленно опускаться ко дну, и щука заметалась возле них, заизгибалась упруго и мощно. “Приученная, что ли?” — смотрел я на неё, поражённый. Когда я вернулся, возле избушки уже горел костерок, и Карьков жарил на нём икру, приспособив сковороду на таганок. От запаха вкусной еды у меня перехватило дыхание, так я проголодался, однако Карьков не спешил, хоть и время уже быстро клонилось к закату. Отодвинув от огня сковороду с готовой икрой, он поднялся и шагнул к старому, полузасохшему кедру, сдвинул толстый пласт коры, обнажив под ним глубокий тайник, и вытащил оттуда какую-то склянку. Чуть погодя, когда мы сели за стол, он зачерпнул из этой склянки ложку какой-то коричневой смолянистой массы и, отправив в рот, кивнул мне: — Прими и ты с устатку и в честь благополучного прибытия на место. — И, кажется, подмигнул мне. А может, это мне показалось. — Что в склянке-то? — спросил я. — А ты попробуй, — ответил неопределённо старик. Я пожал плечами и тоже поддел ложкой порцию тягучего, терпкого вещества. И, закусывая его обильной карасиной икрой, тут же почувствовал, как начинаю пьянеть. Карьков тоже заблестел странно глазами. И вдруг повёл какой-то не очень понятный для меня разговор. — Ты, поди, веришь в Бога? — Да, верю. — И, поди, после смерти надеешься попасть в рай? — Как всякий нормальный человек, да, мечтаю. — И представляешь уже, как будешь там ходить в белых тапочках по гладенькому песочку? Именно ты? Муть! Это всё придумки досужих рабов. Рабов духа с неудовлетворённым чувством тщеславия на земле. Самое страшное заболевание мозга. Рай, как таковой, может, и есть. И, вполне возможно, ты в него попадёшь, но это будешь не ты и потому об этом просто-напросто ничего не узнаешь. Только иногда в твоём двойнике кое-что отзовётся… Ну, не в двойнике, а в твоём другом “я”. И это будет настоящее чудо! — 28 —
|