|
И не раз говорила, рассматривая его фотографии и плача: — Я не доживу до его возраста, вот попомните. Я умру раньше, точно вам говорю. Иногда мы пугались — такими странными у неё были при этом глаза. А чаще всего просто фыркали и незаметно вертели указательным пальчиком у виска. Напрасно фыркали и напрасно вертели. Отец погиб в тридцать восемь. Сестра умерла от острой сердечной недостаточности на тридцать восьмом. * * *Теперь не обо мне и не о ком-то из родственников, а о старом, довольно загадочном человеке по фамилии Карьков. Это было в то время, когда я жил и работал в селе Казачинском, то есть примерно четверть века назад. Прямо напротив села, на берегу Енисея, стояла деревенька Сполошное. Когда-то, говорят, это была не деревенька, а деревня, по-сибирски крепкая, справная и красивая, но теперь она на глазах дотлевала, зияя тут и там чёрными глазницами полых окон и безобразя светлое прибрежное угорье топорщившимися скелетами полуразобранных крыш амбаров и скотных дворов. В Сполошном размещалась последняя по счёту — не то шестая, не то седьмая — бригада казачинского колхоза имени Ленина. В Сполошном жил Карьков. Не знаю, состоял ли этот Карьков когда-то в колхозниках, но в мою бытность он не только в колхозе, но вообще нигде не работал, кормясь, как он сам говорил, от тайги. Почти сразу же за Сполошным, за неширокой рекою Ягодкой с остатками мощного, высоченного деревянного моста через неё, начинались обширнейшие Сполошинские болота с многокилометровыми, непроходимыми для несведущего путника чарусами, в коих сгинул не один человек, но и с великолепными так называемыми гривами — болотными островами, заросшими то отборными кедрами, то сосной, богатыми как орехами, грибами и ягодами, так и всевозможной живностью: от рябчика с глухарём до лося и медведя. Вот на этих гривах и проводил почти всё своё время Карьков. Я не преувеличу, если скажу, что в те времена подходы к гривам знали очень и очень немногие, и Карьков на болотах был единственным и полноправным хозяином. Он редко кого допускал в своё царство. Но всё-таки допускал. В Казачинском жил один молодой мужик, который в юности одно время даже “служил” у Карькова, помогая своему отцу содержать многочисленное семейство. Карьков на одном из сполошинских озёр ловил карасей, вынимал из них икру, а мужик, то есть юноша, глухими тропами относил эту икру в рюкзаках к лесовозному тракту и оставлял там в условленном месте, пряча во мху. Для кого оставлял — Карьков ему не докладывал. И вообще не говорил ничего. Юноша даже не знал, сколько он зарабатывает своим странным ремеслом, так как финансовые дела Карьков вёл не с ним, а с родителем. — 25 —
|