Розенкрейцерское просвещение

Сет Уорд, один из членов Оксфордской группы (той, которая впоследствии образовала ядро Королевского об­щества, а пока время от времени собиралась в оксфорд­ских апартаментах Уилкинса), дал резкую отповедь Уэб­стеру в своей книге «Притязания Академий» (Vindiciae Academiarum), опубликованной в 1654 г. Раздражение Уор-да вызвано прежде всего тем, что Уэбстер попытался слить в одно целое учения Бэкона и Фладда: «Нет в мире двух путей, более противоположных друг другу, нежели те, коими следуют лорд Веруламский и доктор Фладд, ибо один основывается на эксперименте, а другой — на мистиче­ских отвлеченных рассуждениях...». Уорду кажется омер­зительным, что Уэбстер «поет дифирамбы языку приро­ды, подражая в этом высокопросвещенному братству Ро­зенкрейцеров». Уорд даже подозревает Уэбстера в при­надлежности к нищенствующей Братии и сравнивает его восторги по поводу «математического» предисловия Ди с причитаниями «нудного монаха»: «он [Уэбстер] молится (как какой-нибудь нудный монах — Богородице в Лоретто, или в другом святом месте) племяннице Королевы Фей и возглашает перед ней речь, сочиненную Джоном Ди в его предисловии...». В устах представителя Оксфорд­ской группы такие выражения звучат более чем странно, тем более что глава группы, Уилкинс, всего лишь шестью годами ранее открыто ссылался на работы Ди и Фладда в своей книге о «математической магии».

Что же происходило в Оксфордской группе? Рискну предположить, в порядке возможного объяснения, что часть ее участников сочла нужным возможно более решитель­ным образом отмежеваться от «магов», поскольку подозре­ния в занятиях магией все еще представляли серьезную опасность для любого научного сообщества. Чтобы достиг­нуть своей цели, они стали усиленно пропагандировать ту часть учения Бэкона, которую можно отнести к «экспери­ментальной философии», замалчивая все, что не укладыва­лось в эти рамки и могло вызвать нежелательные ассоциа­ции. В то же время они тщательно избегали в своих рабо­тах и выступлениях ссылок на «математическое» преди­словие Ди и восходящую к Ди «математическую» традицию (которую теперь сравнивали с «восторженным энтузиазмом» поющего псалмы пуританина или нудного монаха).

Все это подготовило почву для развязывания «охоты на ведьм» — феномена, уже достаточно нам знакомого по предыдущим главам. На сей раз «охота» приняла форму публикации, которая не просто на триста лет вперед опо­рочила доброе имя Ди, но исказила всю историю западной мысли, навесив ярлык не заслуживающего внимания шар­латана на одного из самых ярких ее представителей.