Пучина людская

Прожить на это нельзя, но, если трудиться весь год, да стараться, да с темна до темна, да подворовывать, как бывалые взрослые, да вдруг удастся со временем получить завидную должность, так и в достаток можно выйти. А школа? Что она способна дать? В чём помочь? Только времени потеря!

Мама, как ни старалась, переубедить упрямца не смогла. Тем более, что в селе не принято было детей наставлять, обу­чать или готовить их к чему-то будущему. Считалась самым надёжным видом воспитания сама работа. К детям относились настолько хладнокровно, что порой спокойствие переходило в равнодушие. Например, женщины при окучивании картофеля растянулись по зелёным рядам от края до края. Одна из них, воткнув сапку в землю для отметины её участка, отделилась от подруг, зашла в ближайший лес, там совершенно спокойно родила ребёнка, завернула его в холщёвые ткани, уложила на межу леса и поля, где уже копошились с десяток других не­смышлёнышей, и, вроде бы ничего не произошло, вернулась к прерванному делу. Там дети будут находиться до позднего вечера, пока утомлённые мамы не разберут малышей. Если при этом у кого-то окажется рот забит землёй, или вспухнут волдыри от укусов комаров, или уже почти нет дыхания от со­плей, или муравьи успели в пелёнках свить гнездо, никто не проявит особого волнения. Просто деловито вытрут, отряхнут, заменят ... дети не кричат, ибо чуют, что кормёжки не будет и дожидаются прихода домой, да и то после того, как будет на­кормлена скотина. Практически в любом возрасте дети рабо­тают. Хотя все они делают посильное дело, но их не учат, как именно следует делать. Так, подводят к ступе и дают в руки товкач: „К обеду из твоего пшена сварим кашу!” В действите­ль­ности ничего не предвещает превращения проса в пшено. Даже если объяснить, что избиение зёрен проса в конце кон­цов сорвёт с них шелуху и получится чистая крупа, то это даст малую утеху работнику, ибо толочь просо надо очень дол­го и процесс растягивается на многие часы, в течение кото­рых всё больше укрепляется мысль об издевательстве, придуманном нарочно. Зато, совсем измучившись почти целый день подни­мать и с силой опускать товкач в ступу и увидев к вечеру зо­лотистые крупинки пшена вместо прежних грязно-шершавых зёрен проса, дитё прямо-таки наливается гордостью: понял, выдержал, осилил, сделал ... К таким же изнурительным делам относится сбивание масла из молока при непрерывной тряске кувшина непосредственно руками, перемалывание пшеницы на крупу на самодельной мельнице, прополка ячменя, при ко­торой приходится весь жаркий день стоять на полусогнутых ногах, т.к. присев глубже изламается стебель и погибнет, а не присев вовсе – не удастся дотянуться до корня сорняка. Да и вообще, в селе все работы тягучие, многоэтапные, требующие к себе вдумчивости и даже обычные занятия вынуждают относиться к ним творчески. Потому детей не воспитывают назойливыми поучениями с постоянным надзором, а бросают в работу и в саму жизнь, как в омут: если достоин жизни, живи! Под стать такому воспитанию относились к игрушкам: их не было вовсе! Вокруг дел невпроворот, каждое из них требует осмысления, напряжения сил, нацеленности на конкретный результат не любым путём, а именно самым простым, чтобы сэкономить силы на завтра, и на потом, и впредь ... Наличие у детей игрушек наполняет их мир суррогатными понятиями, вносит отвлечённость в мышление, превращает жизнь в игру и наполняет душу безответственностью. Общество, готовящее смену поколений на фальшивом материале, само является
фальшивым и участь его предрешена: забвение. Безусловно, не просто популяцию так преобразовать, чтобы воспитание проходило на фактических событиях, но не сделав этого ...