В третий раз пошутили с цыганами. Они, измученные в лютый холод, проходили через село. Местный весельчак вынес им буханку хлеба. Те приняли, поблагодарили и пошли своей дорогой, а шутник, заразительно смеясь, рассказывал на гулянке о своей выходке, дескать, то был кирпич, запечённый в тесте: приготовил для сумочников, а тут подвернулись эти ... Сначала пропал конь, потом корова, потом жена, двор покинула жизнь. Во имя чего подличать, зная, что заплатишь собой? Толя Гордеев пробовал даже идти пешком рядом с конём, надеясь успокоиться. Но чем ближе к раскосому месту, тем тягостней на душе. Вдруг он развернул коня, и направился к участку, где в прошлом году проводилась расчистка леса от больных деревьев. Прямо из штабеля загрузил себе не десять, не двадцать, а все тридцать жердей и ночью благополучно прибыл домой. Утром Михаил наткнулся на него, как на стену. „Как? Ты ... ты ... откуда здесь? Ты не ездил за жердями?” „Ездил, как вы сказали. Там отличные жерди и я взял, как договорились”. На Баева опустился сумрак. Он будто сдулся. Если кто-то прошёл по тому маршруту и возвратился, значит ... значит ... да нет же, этого не может быть. Он подошёл вплотную, вроде невзначай толкнул, убедился, что не наваждение: „А кто ещё был с тобой?” „Да так, старичка одного подвозил, попутчиком был, он и научил, как надо с раскосами говорить и с закрушинным болотом, и с теми, кто темноту разносит. Да он вас знает и сказал, что на Покрову вы умрёте. Так и сказал напоследок, дескать, Мишка на Покрову отойдёт!” Конечно же, Гордеева несло! Но злость, брезгливость и невозможность отомстить иначе вынудили его придумывать на ходу и облекать в слова то, что в каждом селе мерещится повсюду: наговоры, сглазы, порчи и другие лихие угрозы. Совпадение это или действительно судьба карает нечестивцев, но на Покрову Баев умер. Баба Палажка сказала, что на нём печать была и даже она не смогла бы её снять. Она отказалась снарядить его на вечный путь, а дед Авраам не пришёл вовсе! Выждав приличествующее время, Толя приступил к подготовке жердей к строительству. Он обрубил сучья, окоровал, т.е. сострогал кору, закутал в рядно и сложил в тени, чтобы раньше времени не выступила смола. Ей положено обильно покрыть ствол уже в готовом прясле. Вот тогда кто вздумает проникнуть между жердями или отважится перелезть через жердь, рясно смажется липучей массой, которую ни отодрать, ни отстирать, ни с кожи не смыть. Одного урока хватает для острастки всех желающих. Даже коровы обходят стороной. — 36 —
|