|
Наступала вторая осень подземной жизни. Как могли остатками дерева укрепляли убогое жилище, готовясь к зиме. Но вдруг ночью наверху внезапно поднялся крик, стрельба и рёв моторов. Немцы исчезли враз. Ликовать не было ни сил, ни времени. Стали править искалеченную хату. Благо ещё то, что не успели сжечь. Надо было заделать амбразуры в стенах, засыпать рвы, окопы и траншеи, отмыть, очистить, вытравить поганый дух ... Больше месяца труда и переселились в свою хату. Радовались, что остались живы. По этому поводу решили окрестить детей. Посадили их на санки, две женщины впряглись, восемь километров в соседнее село, восемь обратно. Вышли рано, чтобы успеть в тот же день вернуться. Так и полу-чилось. Вот только на обратном пути впереди них внезапно разорвался снаряд. Все бросились назад. И только отбежали – снова взрыв. Метнулись вперёд – опять взрыв. Так продолжалось долго, пока обречённо сели и будь, что будет. Взрывы прекратились. Выждав время, стали двигаться. Взрывы подгоняли их сзади до самого села. Потом выяснили: стреляли свои в качестве шутки, чтобы тыловики тоже знали, что оно такое война. Человечий людоворот образует и тихие заводи, и бурное течение, и чёрные пучины. Каждому место по его судьбе. Сбежавшие немцы, ожиревшие на тыловом разбое, были перебиты нашими войсками. Но и нашим досталось. По сёлам стали развозить раненых для тягучего лечения: контуженных, с нарушенной психикой или упорно не заживающими ранами. Санитарная машина остановилась и перед Ивановой хатой. Из неё вышли пять человек, опирающихся на медсестёр, костыли и палку. Устроить их и шесть человек своих на площади 25 м2 да ещё зимой – это подвижничество, воспеваемое в былинах. Но воспевать было некогда, ибо люди валились с ног от боли: выкопали из земляного пола стол и лавки*, женщины разобрали крыши сараев и застелили соломой освободившееся место. Бойцы улеглись на свежий настил и забылись в тяжёлом сне. Утром выяснилось, что они неходячие, выйти по нужде сами не могут и им нужен уход. Приспособили миски и тазы, но выносить пришлось хозяйкам хаты. Обременительную работу они покорно исполняли, надеясь, что и их мужьям там на жестоком фронте обязательно кто-то поможет. Бросить человека в беспомощности не позволяет сострадание к защитникам. И только было притерпелись к новому испытанию, как у троих раненых обнаружилось недержание мочи. Все уловки с привязыванием посуды не удались в виду невозможности управлять контуженым телом. Постепенно солома и земляной пол под ней пропитывались мочой, в хате стоял густой дух, и жить в ней уже стало невыносимо. Пробовали менять солому, но размякший глиняный пол и постоянно добавляемое свежее увлажнение превратили спальное место в сплошную жижу и смрад. Но деваться было некуда и бойцы, мучась, всё же не в состоянии были покинуть какой ни на есть очаг под крышей вместо прежнего окопа. Вот только хозяева хаты вынуждены были переселиться в холодные сенцы*, обогревать себя углями и страдать не меньше, чем в землянке. Иногда постояльцам привозили продукты, но их было так мало, что съедались за день-два, а остальное время раненые довольствовались несколькими скользкими картошками, которые удавалось найти на замёрзшем поле, куда женщины ходили, как на повинность ежедневно. Несколько раз приезжало начальство, но, только ступив за порог хаты, опрометью выбегало на воздух ввиду невозможности находиться в густом смраде. В бумагах отмечали безнадёжное состояние больных и на время о них забывали. — 9 —
|