|
— Ты гомеопат, — ответил Успенский. — Нет, я не гомеопат. Я ещё раз спрашиваю, — Антон повысил голос: — Что вы знаете обо мне? Успенский завалился на спинку скамейки и затих, закрыв глаза. Преодолевая отвращение, Антон приступил к обыску. Ощупывать старую учительницу было противно и мерзко. В многочисленных карманах находилась какая-то гадость и грязь: ошмётки, объедки, окурки, обрывки. Антон огляделся, полез Успенскому за пазуху и вытащил бумажный свёрток размером со спичечный коробок. Спрятав свёрток в карман, Антон пошёл к трамвайной остановке. В свёртке оказалось стекло от очков, больше ничего. Лёгкость, с которой Антон отыскал Успенского, задала новое направление антоновым мыслям: иногда можно годами, десятилетиями колесить по городу и не встретить ни одного мёртвого знакомого, а тут безо всяких поисков, только прибыл в чужой город и — раз — натыкаешься именно на того человека, ради которого приехал сюда. Не значит ли это, что не он ищет покойников, а они находят его? Для чего? Чтобы что-то сказать или что-то передать? Кому? Ему или кому-то другому? И ещё: почему он начал видеть мёртвых, когда ему исполнилось сорок? Почему не раньше? Высадившись на черниговском вокзале, Антон гадал, кого встретит на этот раз: Теккерея, Дилана Томаса или Габриелу Мистраль. Раздался треск (валили дерево): Антон оглянулся и увидел Рильке. Тот выгуливал огромного пса. — Добрый день, — поздоровался Антон, пытаясь вспомнить, кто у него есть в местном ЛОМе, — не могли бы мы пройти в отделение и побеседовать? Вот моё удостоверение. — Зачем же, — Рильке отвёл антонову руку. — Вы же гомеопат, не так ли? Андрей Петрович предупреждал меня о вас. Жалко, конечно, что всё кончилось. Неожиданно как-то. Вы не подождёте? Я только хлеб домой занесу. Я тут рядом живу. А вы подержите, пожалуйста, пса. Граф, сидеть, ждать. Рильке отловили на третий день на даче у его коллеги по институту. К тому времени Рильке был мёртв уже двое суток. Как и ожидалось, в ладанке на груди дважды покойного Антон нашёл тайник: огрызок простого карандаша, завёрнутый в вырванный из журнала лист. Мелькнувший второй раз Андрей Петрович навёл Антона на мысль, что интрига происходящего с ним связана не столько с тем, что было завёрнуто, сколько с тем, во что было завёрнуто. В мусорном ведре Антон отыскал бумагу, служившую Успенскому свёртком для стекла, и сопоставил с бумагой Рильке. Оба листа были из одного и того же номера журнала «Юность» за шестьдесят третий год. И в первом, и во втором случае текст шёл сплошняком, без фотографий и рисунков, ни фамилии автора, ни названия. — 247 —
|