Когда дело закрыли, у прокурора осталась подшивка журнала «Юность» за 1963 год— год начала преступной деятельности Харона. В подшивке не хватало одного листа. Прокурор надрезал внутренний карманчик кителя, вынул оттуда недостающий лист и приобщил к остальным. Теперь комплект был полным. Алексей Купрейчик/Донецк/Мёбиус-театрИгра в игруЧеловек стоял на пустой сцене и угрюмо смотрел в зрительный зал, где, развалившись в кресле, сидел Не-человек. Все остальные места были пусты, объяснения — бессмысленны, а попытки — тщетны. На сцену повалил снег. Вместо человека возник сугроб с грустными глазами. Потекли слезы. — Не верю! — закричал Не-человек. Снег молниеносно превратился в пепел и тотчас осыпался у ног, а тело — в облетевшее дерево. — Древо познания греха! — произнес Не-человек и вожделенно посмотрел на подмостки. На мгновение мелькнул раздвоенный язык. Сцена стала покрываться чешуей, а человек— перьями. — Это нечестно! — обиделся Не-человек и с дрожью в голосе добавил, — и к тому же, все это банально. Сцена свернулась в полупрозрачный шар. Человек оказался везде и нигде. — Что-то знакомое… где-то я это видел… или слышал… или сам делал… или мне снилось… — заборматывался Не-человек. Вдруг сверху послышалось приятное ангельское пение, которое постепенно перешло в металлический скрежет, а потом кто-то, прокашлявшись, хриплым голосом возвестил: — Репетиция окончена. Все вернулось в прежнее состояние. Зритель в последний раз осмотрел сцену, имитирующую зрительный зал, зааплодировал и растаял во тьме. ПотопИ был дождь, в котором тонули ангелы, по дну шагали деревья, а птицы превращались в улиток. Люди ничего не замечали . Рукописи размокали, и строчки тоненькими ручейками впадали в Стикс. Детские игрушки безвольно плыли по течению. Третий день не было слышно карканья ворон— боялись набрать в клюв воды. Люди по-прежнему ничего не замечали, разве что радостно сообщали друг другу: «А с жабрами-то дышать легче». Мимо окон проплывали надувные шарики, за которые отчаянно цеплялись дети. Воздушные змеи, словно маятники огромных жутких часов, болтались на привязи якорей — символов надежды. Бумажные кораблики зарывались в ил от стыда, что сокровища их трюмов никому не нужны. Люди не замечали ничего, правда, все чаще стали вспоминать о Спасителе. И когда уже никто не мог оставить следов, потому что они тут же смывались водой, и когда от слова, сказанного ночью, появлялись только бульбочки, а единственным смыслом жизни стало желание набрать в легкие как можно больше воздуха — дождь закончился. — 251 —
|