|
Россия — громадная и по-своему духовно сложная страна — между идеалистически-интеллектуальным Западом и идеалистически-чувственным Востоком. Страна со своей загадочной для иностранцев душой. Особенности российского духа известны миру из произведений, прежде всего, Достоевского, Толстого, Чехова, Андрея Платонова. Это обломовская неспособность решительно действовать, мечтательность-непрактичность, склонность к глубокому, сложному, но чаще все же именно к реалистически-материалистическому психологическому анализу. Анализу тревожному, сомневающемуся, с земным, сердечным сочувствием, состраданием к бедным, униженным, страдающим людям. С выразительным стремлением к общественной пользе и общественной самоотверженностью, согласимся, не сравнимыми с подобным в других странах. Эти свойства особенно сильно выражены у многих типичных российских интеллигентов. Не интеллектуалов, а интеллигентов. Не только русских по крови, но вообще российских — по своей Родине России. Мы, россияне, особенно учившиеся в советской школе, хорошо помним эти имена. Прежде всего это пострадавшие за защиту от царя измученных крепостных крестьян дворяне-декабристы, потом Герцен и Огарев с их добрым философским материализмом, глубоким самоотверженным сочувствием народу, с их эмигрантской газетой «Колокол». Вот места из эмигрантского стихотворения Огарева «Коршу» (1856). Я помню смрад курной избы, Нечистой, крошечной и темной, И жили там мои рабы. Стоял мужик пугливо-томный, Возилась баба у печи И ставила пустые щи, Ребенок в масляной шубенке, Крича, жевал ломоть сухой, Спала свинья близ коровенки, Окружена своей семьей. Стуча в окно порой обычной, На барщину десятский звал, Спине послушной и привычной Без нужды розгой угрожал. И еще из этого же стихотворения. И вижу я: у двери кабака, Единого приюта бедняка, Пред мужем пьяным совершенно Полуодетая жена В слезах, бледна, изнурена, Стоит коленопреклоненна И молит, чтобы шел домой, Чтоб ради всей щедроты неба Сберег бы грош последний свой, Голодным детям дал бы хлеба. Радищев, Белинский, Добролюбов, Пушкин, Баратынский, Некрасов, Чернышевский, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Успенский, Гончаров, А. Островский, Салтыков-Щедрин, А.К. Толстой, Л. Толстой, Чехов, Горький, Куприн, «Станционный смотритель» Пушкина, «Шинель» Гоголя, «Железная дорога» Некрасова, «Ванька» Чехова. Это все — наше родное, российски-самобытное, необычное для других культур, народов, и это все одухотворенно-реалистическое сострадание к страдающим. Это то, что называется дефен-зивностью (переживанием своей неполноценности) в противовес уверенной в себе агрессивности. Это одухотворенно-реалистическое сострадание к страдающим отчетливо обнаруживается именно как наша духовная особенность не только в классической русской поэзии и прозе, но и в реалистической живописи, например, в картинах художников-передвижников, в русской философии, в русской клинической медицине. У нас не было классической мощно-интеллектуальной идеалистической философии Канта и Гегеля. Не было и экзистенциально-поднебесных вершин ясперсовской и хайдеггеровской философии. Русская экзистенциально-религиозная философия, например, философия Соловьева, Флоренского, Булгакова, Бердяева, Франка, — это все же другое. Другое — своей наполненностью теплым, светлым духом и просвечивающим стремлением к общественной пользе. У нас была еще более общественная классическая материалистическая философия Белинского, Добролюбова, Герцена, Чернышевского, Плеханова. Чаще философия наша своей сердечностью, образностью растворена в нашей художественной культуре. — 540 —
|