Клиническая психотерапия

Клиническую психиатрическую психотерапию увидим отчетливее в сравнении с другими сегодняшними психотерапевтическим направлениями.

Клинической психиатрической психотерапии, в известной мере, близок своей одухотворенностью экзистенциальный психотерапевтический подход. Его можно было бы ми-роощущенчески сравнить с живописью Борисова-Мусатова, Нестерова, с поэзией Лермонтова, Тютчева, Анненского, Гумилева, Волошина, Ахматовой, Пастернака, прозой Пришвина, Паустовского. Здесь как бы сохранены земные формы, но подсвечены изначальностью духа. Так, кстати, подсвечены изначальностью духа и многие психопатологические симптомы в описаниях Ясперса. Экзистенциальная психотерапия в российском (чаще религиозном) преломлении уже находит отклик у российских аутистических интеллигентных пациентов и клиентов, как нашли отклик русская религиозная философия и фильмы Андрея Тарковского. Это, например, Психотерапия горя («Пережить горе») Федора Василю-ка (1991) и православная, только внешне, «хулиганская» Интенсивная терапевтическая жизнь Александра Алексейчи-ка (1999).

Дабы еще отчетливее высветить самобытную российскую Клиническую психотерапию, сравню ее и с Психоанализом. Психоаналитический классический подход своим сложно-символическим «интеллектуально-следовательским» мироощущением созвучен символической живописи, например, Петрова-Водкина, Кандинского, западному интеллектуальному философскому идеализму. Трудно поверить тому, что он широко распространится у нас. Если, конечно, не понимать под Психоанализом, как это нередко происходит сейчас в России, просто подробный, вполне реалистический клинический анализ душевных, личностных переживаний пациента. Однако в России уже достаточно эффективно работают наши самобытные преломления Психоанализа. Это — Личностно-ориентированная (реконструктивная) психотерапия неврозов Карвасарского, Исуриной, Ташлыкова (1998), созданная на основе Патогенетической психотерапии Мясищева (Карвасарский Б.Д. (ред.), 1998, с. 231—239). Это — Раскрывающая реконструктивная психотерапия больных ма-лопрогредиентной шизофренией Вида (1998) (Карвасарский Б.Д. (ред.), 1998, с. 526—532). Это — Российский клинический психоанализ Егорова (2002).

Так же для более отчетливого высвечивания Клинической психотерапии отмечу, что разнообразные старые и постмодернистские сугубо технические психотерапевтические приемы у нас весьма широко сейчас применяются для помощи пациентам и клиентам со сравнительно несложной душой.

Наконец, о сегодняшней новой российской психотерапии— о концепции мультимодальной интегративной российской психотерапии Виктора Викторовича Макарова. Макаров (2000), в сущности, соглашается со многими авторами в том, что «менталитет людей в нашей стране», выкованный тысячелетней российской историей, — не просто русский, а русско-православный, воспринимающий счастье сквозь страдания и несчастья. «В системе жизненных ценностей русского народа, — пишет Макаров, — страданию придается благостный, нравственно очищающий и духовно-возвышающий смысл: им определяется общая душевная отзывчивость человека». Россияне отличаются мифологичностью, сказочностью мышления, поисками идеала, верой в идеал и долготерпением, способностью долго жить в «воображаемом пространстве». Вместе с этим «люди с российским менталитетом часто обладают повышенными творческими способностями», но «воплощение технологий, требующее конкретного, четкого мышления, отработки всех деталей, ежедневного кропотливого труда,— это часто не наша стихия» (с. 75, 82—85). Мне все эти размышления, конечно же, близки-созвучны, но Макаров рассказывает о «своеобразии российского менталитета» не для того, чтобы предложить россиянам психотерапию, помогающую творчески развивать эти их природные особенности, а для того, чтобы предложить «психотерапию, помогающую россиянам «в новых условиях нашего больного общества» благодатно измениться: «по-новому воспринимать реальность» и «жить в этом мире». А это значит — приобрести «для достижения здоровья» то, чего не хватает у нас: «конкретное, четкое», «гибкое», «технологическое» мышление, «новые, эффективные стратегии поведения», «активность, энтузиазм, оптимизм», «ресурсные состояния» (с. 468—469).