Детская медицинская психология. Психологическая педиатрия

Кажется, что невозможно смягчить младенцу стресс утраты мате­ри, как это происходит позже, когда с потерей объекта любви более старшие постепенно свыкаются. Смерть матери в младенчестве — тя­желое тотальное переживание, слишком близкое к страху собственной смерти, а потому и воспринимается как окончательная потеря. Когда в детстве умирает мать, ребенок пытается отвергнуть этот факт посред­ством фантазии своего всемогущества. Фактически, это сродни с тем, что происходит у взрослых, отвергающих смерть как тотальную потерю.

К. Р. Эйсслер( 1969) различает два страха, связанных с угрожающей смертью: страх лишиться будущего, сопровождающийся боязнью раз­рушения психики, души или личности, и страх, относящийся к разру­шению тела и исчезновению без опасения потерять личность, т. е. ме­нее тотальное переживание. Эти две формы страха смерти очень близ­ки к основным источникам тревоги в детстве, страху потери матери, которая удовлетворяет важные потребности, или позже — потери ее любви и заботы и страху кастрации или уродования.

Д. В. Винникотт (1960) полагает, что тревога на ранних стадиях от­ношений между матерью и ребенком связана с альтернативой суще­ствования или исчезновения. При благоприятных обстоятельствах су­ществование младенца начинает усложняться, что делает возможным появление мыслей о всемогуществе. В этой стадии слово «смерть» не получает соответствующего применения, а термин «смертельный ин­стинкт» не приемлем для понимания возникающих у ребенка разру­шительных тенденций. Смерть для ребенка не имеет смысла до воз­никновения ненависти к человеческой личности. Смысл понятия «смерть» появляется тогда, когда человеческая личность уже может восприниматься ненавидимой или покалеченной. При этом он пони­мает, что ненавидимая или любимая личность, кастрированная или иным образом изуродованная, остается живой, а не убитой. Очевидно, что фантазии всемогущества возникают в детстве, чтобы защитить ре­бенка от возможности разрушения его личности, в то время как каст­рация или другие формы калечения представляют для него более при­емлемую форму смерти.

При приближении неизбежной смерти близкого человека возника­ет страх остаться одному. Д. В. Винникотт (1958) пишет, что вдобавок к взаимоотношениям между тремя: отцом, матерью и ребенком (Эди­пов комплекс) и двумя (между матерью и ребенком) имеются еще от­ношения человека к своему одиночеству. Он указывает, что «способ­ность быть действительно одиноким» основана на раннем пережива­нии «быть в одиночестве в присутствии кого-то еще». Это переживание могло возникать на очень ранней стадии развития, когда незрелое «Я» ребенка сбалансировано «Я» матери. С течением времени поддержка матери укрепляет «Я» индивида таким образом, что он становится спо­собным быть самостоятельным без частого обращения за помощью. Быть самим собой рядом с кем-то — это поддерживать взаимоотноше­ния между «Я», среди которых, по крайней мере, один «самостояте­лен». В то же время существование каждого важно для другого. Зре­лость и способность быть самим собой предполагают, что индивид — благодаря достаточно теплым отношениям матери — имел шанс уверовать в безопасное окружение. Эта вера основана на многократном повторном удовлетворении инстинктов. Таким образом, индивид в приближении угрожающей смерти оказывается перед лицом отрыва от членов семьи и одиночеством в соответствии со способностью быть самостоятельным. Когда этой способности становится недостаточно, индивид начинает нуждаться в поддержке «Я» из внешнего мира, что­бы освободиться от тревоги отделения от близких. Само собой разуме­ется, что маленький ребенок нуждается в большей поддержке «Я», не­жели старший или взрослый, чтобы быть способным остаться в оди­ночестве без тревоги.