Быть в присутствии Другого. Этюды по психотерапии

28Жан-Мари Робин

Бытъ в присутствии другого

29

не хотим прийти к утверждению, что он сфабрикован ex nihilo? (Утверждать это, по-видимому, означает пу­тать феноменологические основы гештальт-терапии с крайним релятивизмом, который отрицает существо­вание чего бы то ни было помимо того, что мы фаб­рикуем. Ни текст Гудмена, ни его постмодернистская интерпретация Робина не довольствуются солипси­ческой и нигилистической позицией такого рода.) Перлз и Гудмен выдвигают гипотезу, согласно кото­рой то, что существует до опыта, есть «поле организм/ среда» — недифференцированный ландшафт возмож­ностей, который предшествует всякому человечес­кому контакту, любому явлению self, любому разде­лению на категории и сущности (как-то self и «дру­гой»). Представление об изначальном единстве как предварительном условии разделения на организм и среду проникло в гештальт-терапию из многих источ­ников, включая холизм Я. X. Смутса и Курта Гольд-штейна (тот и другой глубоко повлияли на Перлза), интеракционистскую социальную психологию Дьюи и теорию поля в социальных науках Курта Левина. В том мере, в какой теория поля десятилетие назад до­ставила рамки теоретической рефлексии в области гештальт-терапии, она помогла отойти от индивиду­алистической тенденции позднего Перлза и уделить большее внимание среде и отношению.

Вместе с тем поле организм/среда, которое паха­ли, должно быть, слишком усердно, стало обнару­живать признаки исчерпания. Подобно понятию self, оно превращается в абстракцию. Отчасти мы обязаны этим влиянию Левина. До того, как обратиться к со­циальным наукам и психологии, Левин был физиком. Он извлек свои идеи из теорий электромагнитного поля и квантовых полей: эти понятия были попыткой объяснить воздействие целого на часть и части на це-

лое, включая такие значительные дистанции, кото­рые делали далеко не очевидным понимание того, ка­ким образом части и целостности могут быть связаны между собой. Теория поля стала революцией в физи­ке, однако она является абстракцией очень высоко­го порядка, в частности, когда прилагается к челове­ческому поведению. Так, в теории поля современной гештальт-терапии преобладает тенденция к замеще­нию драмы индивидов, которой является человечес­кое существование, большими абстракциями, кото­рые, по-видимому, весьма далеки от того, чем зани­маются психотерапевты на самом деле.

В своих собственных сочинениях Робин часто под­нимает вопрос поля организм/среда как теоретичес­кого понятия. Многие из его очерков (вошедших как в эту книгу, так и в предыдущую) демонстрируют рас­тущую неудовлетворенность автора идущей от Леви­на наклонностью к абстракции, а также тенденцией чересчур доверять рассмотрению отдельного организ­ма, которая плохо согласуется с холистическими на­чалами гештальт-терапии и которую можно свести к тому, что Робин называет «психологией одного лица» (кажется, невероятно трудно помешать соскальзыва­нию психологической теории к этому упрощенному представлению о закрытом в себе индивиде; эта труд­ность, вероятно, восходит не к человеческой природе, а обусловлена западной интеллектуальной традици­ей). Столь же показательно, что с недавних пор Робин вернулся к тексту Перлза и Гудмена, дабы найти в нем серию отсылок к «ситуации». На этой основе он раз­работал альтернативный и более конкретный вариант описания психотерапевтической сессии как особой разновидности поля, в котором участвуют двое.