|
ожидать от этой выставки? Представьте, что вам два-
дцать пять лет и в ваших руках дюжина кистей,—как
вы распорядились бы ими?» Допустим, что мой со-
беседник—человек думающий; в этом случае он, ско-
рее всего, предпочел бы два варианта ответа: повел
бы речь об имитации какого-либо художественного
стиля прошлого, и это позволило бы мне утверждать,
что собственно современных стилей не существует,
или, что вероятнее, извлек бы из запасников памяти
название какой-нибудь единственной картины—на-
следницы традиции как примера освоения некой до
нее не освоенной области в многоликом мире тра-
диционного искусства. Если бы он не высказался ни
в первом, ни во втором смысле, пришлось бы со-
глашаться с теми, кто утверждает, что традиция ис-
черпала себя и что искусство должно искать другую
форму. Решать эту задачу должны молодые худож-
ники. У них еще нет искусства, они лить заявляют
о своем намерении его создавать. Собственно, это
и имелось в виду, когда я утверждал, что подлинное
искусство стремится не быть традиционным, ибо ис-
кусство, претендующее сегодня на то, чтобы считаться
совершенным и полномасштабным художественным
явлением, на самом деле оказывается полностью ан-
тихудожественным именно как повторяющее прошлое
искусство.
Могут сказать, что если у нас нет собственно со-
временного искусства, то остается искусство прошло-
го, способное удовлетворить наши эстетические вкусы.
С этим трудно согласиться. Как можно наслаждаться
искусством прошлого, если отсутствует необходимым
образом связанное с ним современное искусство. Жи-
вой интерес к живописи прошедших времен всегда был
обязан новому стилю: будучи производным от нее,
этот стиль ей самой придавал новое значение, как это
имело место в случае Мане—Веласкеса. Другими сло-
вами, искусство прошлого остается искусством в со-
бственном смысле в той мере, в какой оно является
также и современным искусством, то есть в какой мере
оно все еще является плодотворным и новаторским.
Превратившись же в просто прошедшее, искусство
больше не воздействует на нас, строго говоря, эстети-
чески; напротив оно возбуждает в нас эмоции «архе-
298
ИСКУССТВО В НАСТОЯЩЕМ И ПРОШЛОМ
ологического» свойства. Справедливости ради скажем,
что подобные эмоции тоже могут доставлять великое
наслаждение, однако едва ли способны подменить со-
бственно эстетическое наслаждение. Искусство про-
шлого не «есть» искусство; оно «было» искусством.
Понятно, что причину отсутствия у современной
молодежи энтузиазма по отношению к традиционному
искусству следует искать не в немотивированном пре-
небрежении к нему. Если не существует искусства,
которое можно было бы рассматривать как наследу-
ющее традиции, то и в венах нынешнего искусства не
течет кровь, которая могла бы оживить и сделать
привлекательным для нас искусство прошлого. Это
последнее замкнулось в себе, превратившись тем са-
мым в обескровленное, омертвелое, былое искусство.
Веласкес тоже превратился в «археологическое» чудо.
Глубоко сомневаюсь, чтобы даже разумный человек,
способный отличать одни состояния своего духа от
других, вполне отчетливо смог бы осознать отличие
своей, вероятно, достаточно мотивированной увлечен-
ности Веласкесом от собственно эстетического наслаж-
дения. Попробуйте представить себе Клеопатру, и ее
привлекательный, обольстительный, хотя и смутный
образ возникнет на дальнем плане вашего сознания; но
едва ли кто-нибудь заменит этой «любовью» любовь,
которую он испытывает к современной ему женщине.
Наша связь с прошлым внешне очень напоминает ту,
что объединяет нас с настоящим; на самом же деле
отношения с прошлым—призрачны и смутны, следо-
вательно, в них ничто не является подлинным: ни
любовь, ни ненависть, ни удовольствие, ни скорбь.
— 219 —
|