|
В конечном счете Пруст приносит в литературу то,
что можно назвать воздушной средой. Пейзаж и лю-
ди, внешний и внутренний мир—все пребывает в
состоянии мерцающей неустойчивости. Л бы сказал,
что мир у Пруста устроен так, чтобы его вдыхали, ибо
все в нем воздушно. В его книгах никто ничего не
делает, там ничего не происходит, нам является только
череда состояний. Да и как может быть иначе—ведь
182
ВРЕМЯ, РАССТОЯНИЕ И ФОРМА В ИСКУССТВЕ ПРУСТА
для того, чтобы что-то делать, надо быть чем-то опре-
деленным. Действия животного осуществляются целе-
направленно, его поведение можно изобразить в виде
прямой линии, ломающейся тогда, когда она натал-
кивается на какое-то препятствие, и неизменно возрож-
дающейся, свидетельствуя о наличии борющегося
с препятствием субъекта. Эта ломаная линия, вопло-
щающая в данном случае действия животного — чело-
века или зверя, полна скрытого динамизма. Но пру-
стовские персонажи живут растительной жизнью. Ведь
для растений жить—это пребывать и бездействовать.
Погруженное в воздушную среду растение неспособно
противостоять ей, его существование не приемлет ни-
какой борьбы. Так же и персонажи Пруста: как расте-
ния они инертно покоряются своим атмосферным
предназначениям, ботанически смиренно сводя жизнь
к выработке хлорофилла, всегда анонимному, иден-
тичному химическому диалогу, в котором растения
повинуются приказам среды. В этих книгах ветры,
физический и моральный климат гораздо более, неже-
ли конкретные личности, являются передатчиками ви-
тальных побуждений. Биография каждого героя поко-
ряется воле неких духовных тропических вихрей, по-
очередно взвивающихся над ними и обостряющих
чувствительность. Все зависит от того, откуда рожда-
ется живительный порыв, И как существуют ветры
северные и ветры южные, персонажи Пруста меняются
в зависимости от того, дует ли шквал жизни со сторо-
ны Мезеглиз или со стороны Германтов. Потому-то
и не удивляет частое упоминание cotes6, что для автора
мироздание есть метеорологическая реальность, но
тогда все дело в направлении ветра. Вот и получается,
что гениальное забвение условностей и внешней
формы вещей обязывает Пруста определять эти вещи
со стороны внутренней формы, в зависимости от их
внутреннего строения. Однако это строение можно
рассмотреть только под микроскопом. Поэтому Пруст
был вынужден подходить к вещам ненормально близ-
ко, практикуя метод своеобразной поэтической гисто-
логии. На что больше всего походят его произведения,
так это на анатомические трактаты, которые немцы
имеют обыкновение называть «Uber feineren Bau der
Retina des Kanmehens» — «О тонком строении глазной
— 136 —
|