|
Итак, чтение Пруста в некотором роде мука. Его
искусство действует на нашу потребность активности,
движения, прогресса наподобие постоянной узды, и мы
чувствуем себя как мечущаяся и ударяющаяся о про-
волочные своды клетки перепелка. Музу Пруста мо-
жно было бы назвать «ленью»—ведь его стиль за-
ключается в литературном воплощении того самого
delectatio morosa8, которое так осуждалось вселенс-
кими соборами.
Вот теперь стало совершенно ясно, к чему приводят
основополагающие «открытия» Пруста. Вот теперь
стало совершенно ясно, что изменения обычного рас-
стояния— естественное следствие отношения Пруста
к воспоминанию. Когда мы пользуемся воспоминани-
ем как одним из способов интеллектуальной реконст-
рукции действительности, мы берем только тот об-
рывок, который нам нужен, а потом, не дав ему раз-
виться согласью собственным законам, отправляемся
дальше. Рассудок и простейшая ассоциация идей раз-
виваются по траектории, переходят от одной вещи
к другой, последовательно и постепенно смещая наше
внимание. Но если, отвернувшись от реального мира,
предаться воспоминаниям, мы увидим, что таковое
предполагает чистое растяжение, и нам никак не удает-
ся сойти с исходной точки. Вспоминать —совсем не то,
что размышлять, перемещаться в пространстве мысли;
нет, воспоминание—это спонтанное разрастание са-
мого пространства.
Я не знаю, как писал Пруст. Но похоже, эти при-
хотливые усложненные абзацы, после того как их на-
писали, претерпели некоторые изменения. Заметно, что
они предполагали быть вполне соразмерными, но за-
ключенное в них воспоминание внезапна выпустило
росток, образовав «мозоль», и эта странная и, на мой
взгляд, пленительная грамматическая завязь чем-то
185
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
напоминает мозоли от колодок на ножках китаянок.
Отталкиваясь от этих заметок по поводу основопола-
гающих параметров в творчестве Пруста, следовало
бы повести речь о произведениях самих по себе и о
темпераменте их автора. И тогда выявилось бы по-
разительное соответствие между обусловившим ин-
терпретацию времени, расстояния и формы тяго-
тением Пруста к покою и всеми прочими особен-
ностями. Весьма любопытно, что порой самого не-
мудреного органического принципа оказывается до-
статочно, для того чтобы объяснить все стороны твор-
чества Пруста, например сверхъестественную проница-
тельность при описаниях приключений кровообраще-
ния у его персонажей, необычайную чувствительность
к атмосферным перепадам и нюансам телесной жиз-
ни—и, в конце концов, его бесконечный, всеобъем-
лющий снобизм.
— 138 —
|