|
Психологи тратили немалые усилия, чтобы проникнуть в заключенный в абстрактных схемах смысл, одушевить его. Удавалось это далеко не всем. Сказывалось гипнотическое влияние марксистских гносеологических постулатов и формул. Они как бы служили оправданием исторической неизбежности отрыва теоретического мышления от практической деятельности, связываемого с возникновением разделения труда. В то же время их возможное слияние относилось в неопределенное коммунистическое далеко, в котором, по словам Маркса, не нужны будут никакие «сложные фокусы рефлексии». Отсутствие простых ли, сложных ли фокусов рефлексии, вкупе с уничтожением в абстрактном «корня» конкретности и предметного смысла, есть отчетливый признак патологии мышления. С этой точки зрения непростительным для психолога звучит утверждение: «Теоретическое мышление отдельного человека не нуждается даже в отправной предметно-чувственной основе, которая может быть представлена в его голове в отраженной идеальной форме — в виде знаний и абстрактных понятий» (Леонтьев А. Н., 1983. Т. II. С. 117). Абстракция играет огромную роль в представлениях В. В. Давыдова о теоретическом мышлении, которое является одним из главных инструментов развивающего обучения. Трактовка Давыдовым «абстрактного» и «конкретного» основана на оригинальном понимании этих категорий мышления Ильенковым. Абстрактное — это неразвитый предмет и его соответствующее мысленное отражение (добавим: и порождение); конкретное — это развитый предмет и его мысленное отражение. Построение подлинно теоретического знания связано с восхождением мысли от абстрактного к конкретному, прослеживающим реальный путь развития предмета. Такое понимание абстрактного и конкретного отличается от эмпирических представлений об этих категориях (Давыдов В. В., 1999. С. 26). Тексты Давыдова, посвященные теоретическому мышлению, оснащены ссылками на Гегеля, Маркса, Ленина, порой они чрезмерно абстрактны и сложны для понимания педагогов и психологов. Таков уж предмет исканий Давыдова, что ему самому не всегда удавалось представлять абстрактное во всей необходимой и полной конкретности. Но, на наш взгляд, труд понимания воззрений Давыдова вполне оправдан, равно как оправдано включение их в более широкий контекст, выходящий за пределы диалектического материализма. При изложении теории Давыдова постараемся отнестись к ней максимально бережно и вместе с тем критически. Благодаря помощи Ильенкова Давыдову удавалось одушевлять абстрактные схемы. Но до сих пор не ясно, «вычерпывал» ли он смысл из этих формул или «вчитывал» свой собственный? Давыдов умел формировать у школьников живые понятия, но не умел так ясно и красиво, как Шлегель, Ортега-и-Гасет, Шпет, формулировать требования к ним, определять их. Он предпочитал академическую сухость, строгость и испытывал недоверие романтической мысли. Устная речь Давыдова была менее скована. Раскрепощался он лишь в учительской аудитории. Порой — 138 —
|