Допустим, что психология действительно вывела сознание из деятельности и на этом основании она провозгласила положение об их единстве (Рубинштейн, Леонтьев и др.). Но еще никому не удалось свести сознание к деятельности. Напротив, раз возникнув, сознание эмансипировалось от деятельности и само стало порождать новые формы деятельности, творить мир, а не только отражать его и подчиняться ему. Так что теоретически провозглашенное единство сознания и деятельности оказалось фикцией. Эмпирически справедливо положение не об их единстве, а об асимметрии. Рабскому труду не всегда соответствует рабское сознание. Как раз противоречия между сознанием и деятельностью выступают в качестве движущей силы их развития. Равным образом, асимметрия, неравновесность, а не гомеостаз является движущей силой жизни и мира в целом. Второй пример связан с мышлением. Ранее уже отмечалась продуктивность деятельностной трактовки мышления. И действительно, многие замечательные свойства мышления выводимы из действия — действия, рассматриваемого в качестве неразвитого начала будущего развитого целого, рассматриваемого как клеточка, исходная единица анализа психики. Это положение в настоящее время можно считать твердо установленным. Прослежены генетические связи с действием всех когнитивных процессов, а также целого ряда процессов аффективных. Но это вовсе не означает, что все богатство мышления мы можем свести к действию. Да и сам способ выведения мышления из действия далеко не однозначен. Имеется логика интериоризации, согласно которой предметно-практическое действие, осуществлявшееся во внешнем плане, постепенно через ряд промежуточных звеньев перемещается во внутренний план. Это логика «вращивания» планомерно сформированных внешних действий во внутренний, умственный, идеальный план. Ее придерживался Гальперин и, с некоторыми оговорками, Давыдов. Леонтьев утверждал, что внешнее предметное действие и внутреннее идеальное действие имеют принципиально общее строение. Общее, но не тождественное, добавлял он, а далее формулировал вполне резонное положение о том, что в процессе интериоризации внутренний план впервые рождается. Все эти положения не так легко согласовать друг с другом. Имеется и другая логика — логика дифференциации, согласно которой в ранее едином действии начинают выделяться и обособляться его ориентировочная, пробующая части, а затем и часть теоретическая или прототеоретическая. Дифференциация целого действия предполагает развитие и последующую автономизацию выделившихся из него структурных компонентов. Такую логику можно назвать логикой «выращивания». Ее придерживался А. В. Запорожец. Она тесно связана с идеями А. А. Ухтомского, Н. А. Бернштейна и Л. С. Выготского о создании индивидом и последующем развитии и совершенствовании функциональных органов-новообразований. Какая логика больше соответствует действительности или, возможно, их плодотворное совмещение, покажут будущие исследования. Это не означает, что за кратко обозначенными логиками выведения и сведения, вращивания и выращивания не было теоретических и эмпирических исследований, наблюдений за ходом развития ли, формирования ли умственных действий и понятий. Обе стратегии испытывались не только в эксперименте, но и в реальной учебной деятельности и приносили впечатляющие результаты. Ученые, которые их придерживались, были в равной степени теоретиками, эмпириками, экспериментаторами, практиками. И, возможно, самое парадоксальное состоит в том, что в их реальной работе логика выведения не исключала, а, напротив, предполагала логику сведения. Равным образом доминирующая логика сведения предполагала логику выведения. В этом смысле Ильенков был прав, говоря о том, что теоретический процесс, т. е. процесс восхождения от абстрактного к конкретному знанию в каждом своем отдельном звене, как и в целом, есть в то же время и процесс сведения конкретного к абстрактному. — 141 —
|