|
И всё же миры Даниила Андреева, по знаку Скорпиона, слишком мрачны и недостаточно реальны для мировоззрения Козерога. Они слишком традиционны — и недостаточно обоснованы. За это писателя нельзя винить: ещё не пришло время по-настоящему нового глобального представления о мире. Формально успокоившись тем, что в Библии уже всё сказано, общественный разум пока по-настоящему не оcознал прежних достижений религиозной мысли, религиозной веры и религиозного чувства, завоевавших духовную свободу и право голоса каждого современного жителя Земли. 3. Результат веры для Козерога всегда материален. А материальная реальность духовна: долговременная память, которую символизирует управитель Козерога Сатурн, наделяет смыслом встреченные им на пути знамения материальных предметов – чтобы помнить о сути своего пути. Поэтому третья черта веры Козерога — видение смысла во всем, т.е. наделение предметов символическим значением. Для древних это было естественным моментом восприятия вещей. О нем помнила и пыталась сохранить его сатурнианская ориентация религии иудаизма. "Знаки направлены на нас непрерывно, жить – значит, быть тем, к кому обращаются, надо лишь принять, лишь услышать этого обращение,"[59]— писал философ XX века Мартин Бубер. Во все времена скрытый смысл вещей помогал говорить о том, о чем рассказать было невозможно или о чем говорить было запрещено. Однако в новое время второй план реальности стал связываться в основном с интеллектом: который выявлял лишь изнанку, оборотную сторону вещей, раздробив их на атомы и поля, – а не их многоплановость и многогранность. А сегодня многоплановости восприятия мира способствуют идеи возврата к эмоционально-образному (правополушарному) видению и развития "целостного мышления". Эти идеи можно видеть в современной антропософии (Р.Штейнера) или трудах К.Г.Юнга. Когда мы обращаемся к мировому символизму – архетипам коллективного подсознания, к изучению которых повернул науку психологии К.Г.Юнг, мы должны понимать, во-первых, что речь идет именно о древнейших формах фиксации духовной деятельности, об обращении к корням, первичным образам мышления (архе-тип и значит: пра-образ). Они как раз и являют козерожью базу долговременной памяти, и открытие древнейшей смысловой, образной и эмоциональной подоплеки более новых понятий (в том числе научных и религиозных) расширяет и обогащает привычные представления – о жизни и смерти, о творении мира, о добре и зле. А во-вторых, надо понимать, что когда мы наделяем жизненные процессы, помимо бытового, глубинным или более высоким смыслом, речь идет именно о коллективном подсознании, которое индивидуально для человека неизбежно предстает как данное: заданное давным-давно. В этом смысле очень актуальными для современного мира становятся слова Сократа о том, что всякое знание есть припоминание. Личный опыт обращения к коллективным архетипам заставляет психически воспринимать процесс познания именно так. Приближаясь к общечеловеческой широте знания, мы открываем для себя то, что «знаем» давным-давно. Мы поражаемся тому, что наша душа знает это всегда. С непосредственной достоверностью наша психика, соприкасаясь с коллективными пластами общечеловеческой души, уверяет нас, что она уже испытывала подобное не один раз, что она знает это вечно – ибо архетипы как неслучайные образы несут в себе звучание вечности. (Это один из тех психических факторов, что поддерживает идею перерождения.) — 114 —
|