|
229 находится ли он на митинге, на концерте, в театре или наблюдает спортивное состязание на стадионе. Историк и социальный психолог Б. Ф. Поршнев в своих работах убедительно показал, что в группе человек во много раз более внушаем, нежели тогда, когда он один (на этом основаны, в частности, функции хора в древнегреческой трагедии): «Хор была та кучка наиболее нервных, восприимчивых зрителей, которые заражались первыми, свои чувства выражали замечаниями, криками и суждениями и, принимая как бы активное участие в представлении, передавали свое настроение, свою оргию зрителям. Таково происхождение хора древнегреческой трагедии», т.е. он выполнял в первую очередь суггестивные функции. Эта суггестивная сила зрелища во многом основывалась на фундаментальной потребности человека в эмоциональном общении, в эмоциональном общественном контакте. Потребность эта, закладываемая в раннем онтогенезе, в процессе непосредственно-эмоционального общения матери и ребенка, сохраняется у него на протяжении жизни и требует своего удовлетворения. Так, человеку часто личностно важно, чтобы его чувства были созвучны чувствам другого человека (это хорошо проявляется в феномене потребности во взаимности, в любви, например). Зрелищное общение позволяет человеку в непосредственно-эмоциональной форме причаститься к своей общности, почувствовать свою защищенность. На этом, в частности, основан феномен подростковых объединений, когда ребята сбиваются в стайки, пугая взрослых своим эмоциональным единством, за которым чувствуется нешуточная сила. История культурной революции в Китае и движения хунвейбинов хорошо продемонстрировала, каков социальный потенциал этого импульса, насколько разрушительным он может стать, если выходит из-под контроля или, что еще хуже, становится в оппозицию к общественным ценностям. Другая функция зрелищного общения еще более фундаментальна в том смысле, что затрагивает глубинные пласты психологической организации личности. Дело в том, что в структуре зрелищного общения ярко выступает момент оппозиционности общения — как противопоставление «мы» и «они». Сплошное аморфное единство общества нежизнеспособно без его искусственного расчленения на соперничающие, соревнующиеся группы. Приведем пример. Известно: в древнеримском цирке одновременно состязались четыре колесницы, каждой из которых соответствовало определенное товарищество на трибунах — поставщики колесниц: 230 красные, белые, зеленые, голубые. Соответственно этим цветам и распределялись «болельщики», причем разделение это выходило далеко за рамки личных симпатий и антипатий, вроде нашего «боления» за «Спартак» или «Черноморец», — оно носило характер важного механизма функционирования Римской империи. «Возьмут перевес зеленые, и часть народа приходит в уныние; повернется счастье на сторону голубых, другая часть народа досадует; нет от этого ни для кого, ни выгоды, ни вреда, а между тем они то приходят в бешеный восторг, то погружаются в глубокую скорбь; из-за мелочей идет такой спор, как будто отечеству угрожает опасность. Игры цирка подрывали строгость нравов, порождали пустейшие споры, уничтожали чувство справедливости и служили неисчерпаемым источником всевозможных дрязг и раздоров» (Л. Фридлендер). Пресловутое «Хлеба и зрелищ!» было для римлян всепоглощающим: «Кто бы ни управлял миром, Нерон или Марк Аврелий, спокойно ли процветала империя или раздиралась мятежами и междоусобицами, угрожали ли пределам ее варвары или римские войска одерживали над ними победы, в Риме и высшие и низшие, свободные и рабы, мужчины и женщины постоянно были заняты одним вопросом: кто одержит победу — голубые или зеленые?» (Л. Фридлендер). На первый взгляд, такое расщепление народа представляется неразумным и вредным, однако оно имело серьезный смысл: позволяло достичь эмоциональной разрядки, тренировало дрябнувшие мышцы римской агрессивности, столь необходимой для ведения захватнических войн, мы уже не говорим о явном классово-политическом значении такого разделения. Оппозиционность в структуре зрелища питала не только цирк и стадион, но и театр, другие формы увеселений римлян. — 201 —
|