|
“Опасен объект или нет“ и “чем (и в какой мере) данный объект опасен?“ Ответ на эти вопоросы в конечном счете определяется мерой “совместимости“ данного объекта с субъектом. Объект опасен — это значит, что контакт с ним чреват травмой для субъекта. В том случае, если контакт с “подозреваемым“ объектом допустим без ущерба для субъекта, объект выступает как безопасный. На этот-то критерий стихийно и ориентируется человек, выходя “один на один“ с опасностью. Стремясь к потенциально угрожающему объекту, он устанавливает свою “совместимость“ с этим объектом, что и символизирует для него отсутствие реальной угрозы. Как только достаточный для этой цели контакт достигнут, бывший сигнал угрозы, данный индивиду в форме беспокойства, тревоги, страха, утрачивает свою сигнальную функцию, и опасения устраняются. “Прямо страху в глаза, и страх смигнет!“ — гласит русская пословица. В этом случае перед нами особый путь символического преодоления опасности, завершающийся, в случае благоприятного исхода, эффектом освобождения от переживания угрозы. Этот эффект может быть отнесен к категории эмоциональных реакций, сходных с катарсисом — особой эмоциональной разрядке, переживаемой как “очищение“ от неблагоприятных аффективных фиксаций. В дальнейшем, имея в виду эмоциональные реакции, возникающие вследствие преодоления опасности, условно мы будем говорить о “катарсисе“. Однако столкновение индивида с угрожающим объектом в действительности может иметь двоякий исход: один из них — только что обозначенный (“катарсис“), другой — “фрустрация“. Термин “фрустрация“ здесь используется в достаточно широком смысле: для обозначения факта неблагополучия вообще как результат предпринятого индивидом действия. Как можно видеть, активность индивида навстречу опасности, на первый взгляд кажущаяся “вполне адаптивной“, ибо она решает полезную задачу ориентировки в свойствах потенциально опасного объекта, в действительности выявляет всю противоречивость истолкования поведения в духе постулата сообразности. Ведь адаптивные интересы индивида здесь как бы вступают в противоречие с собой, смыкаются с противоположной познавательной направленностью индивида, имеющей открытый, по существу, “негоадаптивный“ характер. Атрибутом подобной гностической активности является принципиальная непредсказуемость исхода предпринимаемых действий — их возможный (и заведомо неизвестный) позитивный или негативный исход. Заметим, что как переживание фрустрации, так и “катарсис“ в генетически ранних формах не предзаданы индивиду в виде избегаемого или потребного аффективного состояния. Они первоначально представляют собой сопутствующий эффект произведенного действия (“катарсис“ — “оплату“; фрустрация — “расплату“ за приобретенное знание). Так, чисто метафорически, рыбу, сорвавшуюся с крючка, можно было бы вообразить испытывающей “катарсис“; однако на крючке-то она оказалась по другой причине, отнюдь не во имя того, чтобы пережить аффект “преодоления“, а в силу действия совсем других побуждений (поиск пищи). “Фрустрация“ и “катарсис“ как бы возвышаются над предшествующими гомеостатическими, гедонистическими и прагматическими интересами индивида, являясь результатом того, что произошло незапланированно, и — 64 —
|