|
деятельности. Другими словами, для анализа сложившихся высших психических функций (внутреннего плана деятельности) необходима обратная процедура — процедура "эксгумации", экстериоризации этого плана или, лучше сказать, пласта психической духовной деятельности. К этой задаче Харьковская школа, превратившаяся в Московскую школу психологов, начала приступать в первые послевоенные годы. Однако после известной "павловской" сессии (1950) стало вообще не до духовной деятельности. Психологические исследования продолжались (психологии повезло больше, чем генетике), но камуфлировались терминами, которые использовал И. П. Павлов: ориентировочный рефлекс, ориентировочно-исследовательская деятельность. Промежуточное положение ученых между двумя парадигмами вполне объяснимо их "бытием" в социальной ситуации "осязаемой тьмы". Вынужденные соблюдать правила "идеологического общежития", они метались между психикой и рефлексом, сознанием и мозгом, сознанием и правильным мировоззрением, детерминизмом и спонтанностью развития (артикулированной еще в книге Бытия), порождением (творчеством) и отражением (сигнальностыо), внешним и внутренним (интериоризацией и экстериоризацией), личностью и "новым человеком", поступком и физиологическим или технологическим актом, развитием и "присвоением" социального опыта между быть или иметь. Число таких оппозиций может быть умножено. Внешние запреты и табу интериоризировались, становились собственными и далеко не всегда замечаемыми самими учеными. Мы не уверены, прав ли был Христос говоря ученикам: "Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной, когда вы сделаете глаза вместо глаза, и руку вместе руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, — тогда вы войдете в [царствие]" ("Евангелие от Фомы") [39, с. 253], но даже обсуждение подобного взгляда на проблему внешнего и внутреннего было наказуемо. Наши учителя были вынуждены маскироваться. Да и что они могли сделать в ситуации, которую провидел Дон Аминадо: "Горсть псевдонимов, сто восемьдесят миллионов анонимов. Горсть будет управлять, анонимы — безмолвствовать" [35]. Да и сейчас лица в толпе только начинают различаться. Но все же они не стали "самозванцами мысли" (М. К. Мамардашвили), "торговцами смыслом жизни" или "печальными наборщиками готового смысла" (О. Мандельштам). Им удалось сохранить свою личную значимость и многое сделать в науке. Не следует забывать, что начинающееся возрождение психологии в немалой степени обязано тому, что нескольким поколениям психологов они привили вкус и любовь к науке, передали им культурный психологический код. — 98 —
|