Человек развивающийся. Очерки российской психологии

А. Н. Леонтьев, видимо, учел уроки критики в адрес Л. С. Выготского и свои представления о природе психики и сознания, об их развитии выводил непосредственно из известных тезисов К. Маркса о Л. Фейербахе из "Немецкой идеологии", где речь шла об игнорировании предметной деятельности. Конечно, это не исключает, что у психологической теории деятельности были и другие источники.

На передний план выступила проблема организации трудовой деятельности, профессионального образования, учебной деятельности, профессионального отбора и диагностики. Конечно, были и концептуальные достижения, но преобладала прагматическая ориентация. Не следует забывать, что Л. С. Выготский участвовал в психотехническом и педологическом движении и, конечно, не был чужд проблематики деятельности и действия. Но среди всех его интересов доминировали проблемы сознания и высших психических функций. Именно к этой проблематике А. Н. Леонтьев стал подбирать новый, "деятельностный" ключ.

В психологической теории деятельности доказывалась предметно-деятельностная природа всех психических процессов, включая и личность [33], что составляет заслугу этого направления. Экспериментально изучались сенсорные, перцептивные, исполнительные, мнемические, умственные, аффективные действия.**

{/Ссылка_на_конц._сноску}Действие и по существу, и концептуально стало выступать не только в качестве предмета исследования, но и как единица анализа психических процессов. Именно действие, а не значение, как у Л. С. Выготского. Но, впрочем, действие как единица анализа психики удовлетворяло всем требованиям

105

Л. С. Выготского, сформулированным применительно к таким единицам [12; 30].

В психологической теории деятельности с помощью различных ухищрений доказывалось, например, что мотив — это предмет, что потребность (после встречи с предметом) также становится предметной. Все это приводило к противоположным (по сравнению с адресованными Л. С. Выготскому) упрекам в том, что психологическая теория деятельности игнорирует или упрощает духовный мир человека, редуцируя его к предметной деятельности, что она бездуховна, механистична. Эти упреки справедливы, но лишь частично. Конечно, в так называемой "трехчленке", с помощью которой А. Н. Леонтьев описывал структуру деятельности (деятельность — мотив; действие — цель; операция — условие), непосредственно не указано место значению, смыслу, медиаторам, сознанию, личности и т. п. Все эти образования как бы вынесены за скобки, да и сама структура может восприниматься лишь как расшифровка элементарной схемы: "цель — средство — результат". Но нельзя забывать и того, что фоном для этого (на наш взгляд, не самого удачного) изобретения А. Н. Леонтьева была культурно-историческая психология, и в теле, а не в схеме самой теории деятельности, присутствовали значения (в том числе предметные, операциональные, а не только вербальные) и смыслы. При этом смысл, будучи производным от отношений мотива к цели, пронизывает два верхних уровня организации деятельности. Это соответствует и логике Н. А. Бернштейна, который утверждал, что на предметном уровне движение следует не за пространственным, а за смысловым образом. Сказанное свидетельствует о том, что смысл конституирует не только сознание, но и предметную деятельность. В этом нам видится определенная преемственность между культурно-исторической психологией и психологической теорией деятельности. (Во всяком случае А. Н. Леонтьев не искал смысла в идеологии, хотя и подчинялся ей). Сознание — основной предмет первой, сохранилось и во второй, но оно выступало как вторичное, отражательное, а не порождающее.