Человек развивающийся. Очерки российской психологии

Если для ясности совсем упростить картину, то культурно-историческую психологию волновала проблема идеальных медиаторов, находящихся между человеком и миром, между людьми. Но в ней не было, не могло быть и речи о "метафизической религиозной вертикали" (М. К. Мамардашвили), о медиаторах — истинных посредниках между человеком и Богом. Л. С. Выготский называл медиаторы психологическими инструментами.*

106

Проблема медиаторов в культурно-исторической психологии в полном объеме не ставилась, хотя экспликация из нее этой проблемы, по-видимому, возможна. Такую работу начал и не успел завершить Д. Б. Эльконин. Он обратил внимание, во-первых, на представления Л. С. Выготского о наличии идеальной формы, предшествующей детскому развитию, и во-вторых, на разработку Л. С. Выготским не только проблем, связанных с ролью символо-знаковых систем в становлении человеческого сознания. Об этом думали и писали до и после Выготского. Д. Б. Эльконин, анализируя его "Психологию искусства", пришел к заключению, что общий замысел всего творчества ученого состоял в том, чтобы показать, как рождаются аффективно-смысловые образования, весь субъективный мир отдельного человека при встрече с аффективно-смысловыми образованиями, уже существующими объективно в мире искусства, трактуемого в самом широком смысле. В таком понимании искусство включает в себя все виды медиаторов, т. е. знак, слово символ, миф и даже технику в античном смысле этого слова. Иное дело, что Л. С. Выготский из известной совокупности медиаторов сосредоточился в своих исследованиях преимущественно на знаке и слове, в значительно меньшей степени — на символе и совсем не затронул мифа.

Психологическую теорию деятельности волновала проблема реальных, т. е. вещных, орудий, предметов, которые человек (в соответствии с тем же марксизмом) ставит между собой и природой. Другими словами, что делает человека человеком? Символ или вещь? Если символ, то идеализм, если вещь, то материализм, да еще диалектический. Диалектика, правда, не помогла принять мысль П. А. Флоренского о том, что переход от вещи (инструмента) к идее и от идеи к вещи в любом случае опосредствуется символом, поскольку последний одновременно является и идеей и вещью. Ясно, что выбор в пользу вещи был предопределен ситуацией в стране, тем более, что имя Л. С. Выготского в 30-е гг. было запрещено, хотя и незабываемо. Напомним, что в своей книге "Развитие памяти" А. Н. Леонтьев экспериментально прослеживал, как вещи приобретают знаковые свойства (узелок на память), что и обеспечивает возможность интериоризации. Ведь интериоризируется не вещь, а приобретенные ею знаковые, т. е. идеальные свойства и процедуры обращения с ними.