Психология сознания

Сказанное выше подчеркивает также, что психологическая установка это, безусловно, нечто большее, чем просто «готов­ность» к развитию активности определенного типа. Ее функ­цией является не только создание потенциального «предрас­положения» к еще не наступившему действию, но и актуаль­ное управление уже реализующейся эффекторной реакцией (или процессом восприятия сенсорного образа) на основе того, что в условиях данной психологической установки является для субъекта наиболее значимым.

Идея связи проблемы установок с проблемой значимости нам представляется важной по нескольким причинам. И пер­вая из них заключается в следующем.

Выше, говоря о характере объясняющих категорий, к кото­рым прибегал Фрейд в начале своей работы над теорией пси­хоанализа, мы подчеркнули одну их интересную особенность. Это были категории, если можно так выразиться, своеобразно­го «пространственно-динамического» типа. Фрейд (как и вслед за ним Л. С. Выготский) говорил о существовании раз­ных «сфер» осознаваемого и бессознательного; о «перемещении» психических содержаний из одной из этих сфер в дру­гую; об «обходных путях», используемых бессознательным для прорыва преград, отделяющих его от «области» осознава­емого; о существовании, наряду со сферой бессознательного, также ограниченности «области» подсознания. Даже сам, ставший в наши дни общеупотребительным термин «вытесне­ние», несет на себе неизгладимый отпечаток этого «простран­ственно», или, если угодно, «топографически-динамического» подхода к проблеме функциональной архитектуры сознания. Именно отсюда вытекает, что почти все создаваемые психоло­гией картины работы сознания имеют форму систем метафор, т. е. попыток изобразить эту работу с помощью категорий, формируемых не ad hoc, а заимствуемых для «наглядности» у других областей знания, в которых предметом изучения явля­ются разновидности процессов материальных.

Почему возникает такое «заимствование»?

Ответ на этот вопрос довольно прост, но он принижает цен­ность или, точнее, совершенство того главного, что создал че­ловек, — возможностей его речи и поэтому довольно неохотно нами принимается. А суть дела заключается в том, что речь человека возникла и развивалась вовсе не для того, чтобы он занимался самопознанием, анализом своих чувств и мыслей и спорами о «вечных ценностях», а для того, чтобы он изготов­лял материальные орудия труда, защищался от опасностей, добывал пищу и воспитывал своих детей. Для удовлетворения именно этих его основных потребностей формировалась его речь и создавался ее категориальный аппарат. И поэтому, ког­да развитие цивилизации позволило человеку перейти к изу­чению его собственного внутреннего мира, он оказался воином без соответствующего оружия, и ему не оставалось ничего дру­гого, как применять категории, предназначенные для позна­ния мира «внешнего», к анализу мира «внутреннего», т. е. пой­ти дальше только путем широкого использования различных, в том числе и «пространственно-динамических», метафор. <...>