Он отправлялся при этом от трех своеобразных схем: либо от схемы как бы прорыва активности бессознательного сквозь какие-то преграды неизвестной природы, отграничивающие процессы ясно осознаваемые от процессов неосознаваемых; либо от схемы замещения переживаний бодрствования образами сновидений; либо, наконец, от отождествления бессознательного с неким всепроникающим, «энергетизирующим» любые проявления жизнедеятельности человека полубиологически, полусоциально понимаемым принципом, так называемым «либидо» (близким в начале развития представлений Фрейда к фактору полового влечения, но затем испытавшим сложную эволюцию, в результате которой идея «либидо» Фрейда оказалась во многом близкой идее elan vital Бергсона). Ранее всего, как основная форма выражения бессознательного в психике человека, стала Фрейдом рассматриваться символика сновидений, этого «царственного пути», по его выражению, к постижению бессознательного. Почти одновременно выступили в той же роли внешне случайные, но в действительности жестко детерминированные бессознательным разнообразные нарушения целенаправленных действий — описки, очитки, оговорки. А несколько позже, по мере углубления представлений о психосоматических зависимостях, возникает схема «конверсии на орган», схема выражения «вытесненного» бессознательного в форме той или иной разновидности клинической патологии. Для всех этих схем характерным является, таким образом, особый стиль описания отношений между осознаваемым и неосознаваемым, стиль, широко использующий своего рода «пространственно-динамические» метафоры: «разграничение на сферы», «прорывы преград», поиск и использование «обходных путей», «символическое замещение» вытесненного с целью «обмана цензуры» сознания и т. д. Не следует поэтому удивляться, что у остроумно-язвительного, как всегда, Гилберта К. Честертона эти картины вызвали даже едкий образ: мысль о том, что бессознательное, по Фрейду, напоминает живущую якобы в душе каждого человека слабоумную обезьяну, все усилия которой направлены на поиск недозволенных и неотсроченных наслаждений, добываемых путем разных форм обмана человека — ее носителя. Сказано это зло. Весьма возможно, что некоторым эта холодная ирония Честертона сможет даже импонировать. Однако — и в этом выражается, по-видимому, только необыкновенная сложность феноменологии бессознательного — каждая из перечисленных выше намеченных Фрейдом форм проявления последнего, действительно (как это показали десятилетия, истекшие после того, как Фрейд впервые дал этим проявлениям интерпретацию, основанную на идее бессознательного) таковой и является, выступая как феномен, который позволяет бессознательное изучать объективно, выявляя его скрытые закономерности и характерные свойства. — 167 —
|