|
«Я, последний и самый любимый, рожденный в Купальскую ночь, расскажу тебе, Лейла, о моей матери Вербе. Моя речь невнятная, — я очень долго молчал, мои слова странны, — я очень стар. Я не помню, как это было, — мои руки сухи, мои пальцы вялы, а у моей матери руки были влажны и пальцы крепки. У меня было много братьев, сестер, сестер-братьев, все они были старше и разбрелись по земле, кочуя до самого края. Их было так много, их было больше, чем звезд на небе. Я помню — мои ноги быстры и легки, как крылья, а во лбу свети- цвет[292] купалы. «Ты засвети свой цвет, Купало!»[293] — сказала мне мать. Я помню — мы шли искать новую землю: на старой нам стало тесно. Мы шли долго в ночи, раскапывали пальцами землю — гадали о будущих днях. Черная, сбросив белые снеги, земля лежала под нами и, тая, дымилась, а в ее черном сердце зависть свивала гнездо. Моя мать сильна и всех прекрасней. И пускай после мая знойные дни[294] и жгучие вихри, и пускай по болотам в полночь, заманивая путников в гибель, сверкают огни-одноглазы, и полднем Полудницы[295] летят в пыли вихрей, и пускай, чуя мертвых, вопит Карина[296], и пускай несет темная Желя[297] погребальный пепел в своем пылающем роге, — моя мать сильна и всех прекрасней. И на земле цветов было меньше, чем моих братьев, и на земле лесу было меньше, чем моих сестер, и на земле рек-озер было меньше, чем моих сестер-братьев. Я не помню, как это было — а как всходить заре на гору, перед рассветом, мы вступили в болото, и вот черные руки вдруг поднялись из земли и крепко охватили мать под грудь сзади и, обняв, повлекли ее в топь за собою… Я не помню, как это было, — я стою на краю трясины и кличу и зову мою мать. «Где найду я новую землю!» — И кличу братьев: «Где найду я мать!» А под землею глубоко, я вижу, горят, как свечи, глаза. А мать стоит — не мать, печальная верба. 1907 Радуница[298]К нам! — торопитесь, весенние ветры! Грачи прилетели, пробила лед щука[299], вскрылись реки, идут, говорливые, и распушилась верба. Эй, ты — весна! Ой, лелю[300], лелю, весна! Уж прошумели грозолетные тучи, неразгонные дождем пролились студеницы[301]. И ударило молотом в камень, в зеленый дуб прямо под корень. Эй, ты — весна! Ой, лелю, лелю, весна! По теплому небу алым развоем наливается роза-заря. Алый вечер угас, темная Стрига тьму сбирает для ночи. Ночь кипит, весенняя — распущены темные косы. А куда ни взглянешь — звезды. Но моя душа полней печалью. — 93 —
|