|
А на позов из бора отукает Див. Гуляй, поколь воля! Подливает вода — колыхливая речка, подплывает к самым воротам. Разъяренилась песня. А там за рекою старики стали в круг, изогнулись, трогают землю, гадают: пусть провещает Судана! И волшанские жеребья[321] кинуты. Слышит ярое сердце, чует судьбу, похолодело… Резвый жеребий[322] выпал — злая доля выпала ярому сердцу. Яром туманы идут. Поникает поток. Петуха не добудишься. Дуб развертывает свежие листья. И матерь-земля родит буйную зель[323]. Гуляй, поколь воля! 1907 Коловертыш[324]Широкая, уныло день и ночь течет Булат-река, тиноватая, в крутых обсыпчатых берегах с пугливою рыбою. Умылись наши путники в речке, переехали речку Соловьиным перевозом и вошли в густой лес. И всю ночь до зари пробирались они лесом по темным, тайным дорогам. Всю ночь вела их дорога то сквозь трущобы, то пропастями. И трижды далеко петухи пропели — трижды клевуны проели. Взошла заря. А на заре, в подсвете, в восходе солнца девять кудрявых дубов остановили их путь. У девяти дубов, между двенадцатью корнями стоит избушка на курьей ножке. Тихо обошли они дубы вокруг избушки, робко заглянули в три окна. Но тихо: не повернулась к ним избушка, ее не повернула куриная нога. И в окнах ни души, не слышно крика, ни шума, ни суетни, — знать, покинула ведьма избушку! На крыше сидела серая сова — чертова птица, а у курьей ноги, у дверей, пригорюнясь, сидел Коловертыш: трусик не трусик, кургузый и пестрый, с обвислым, пустым, вялым зобом. — Лейла, какой печальный Коловертыш! — Слепой, как птица сова? — Сова не сова, а глазастый и зоркий: днем и ночью разбирает дорогу. — А что у него за мешок? — Это зоб, туда он все собирает, что ведьма достанет: масло, сливки и молоко, всю добычу. Наберет полон зоб и тащит за ведьмой, а дома все вынет из зоба, как из мешка, ведьма и ест масло, сливки и молоко. — Вот чудеса: Коловертыш! — Да, Коловертыш. Они поднялись по ступенчатой лестнице к двери, чуть приотворили дверь — на мышиный глазок, но Коловертыш остановил их. — Нет ведьмы, — сказал Коловертыш, — нет хозяйки: парившись в печке, задохнулась Марина уж тридцать три года. — Эко несчастье! — Бедняжка! Неужто задохнулась в печке? — Тридцать три года! — взгрустнул Коловертыш. — А ты сам Коловертыш? — Я сам Коловертыш, а бывало-то… — Что, что бывало? — А бывало-то, месяц стареет и ведьма стареет, месяц молодеет и ведьма молодеет, вчера она старая кваша и не посмотришь, а завтра посмотрит и сделает пьяным. А горька, как сажа, сладка, как мед, надменна, как вепрь, язвительна, как слепень, ядовита, как змея. Разрывала Марина оковы, что твою нитку, захочет — змея уймет, его ярое жало, а захочет — суше ветра иссушит, суше вихря, суше подкошенной травы. Вот была она какая! — 98 —
|