|
– Ау?! – хихикнул Тарантулов. Хотя Павлинский старался показать, что он не слышит скорпионовских речей, но невольное волнение выдало его. И волнение это очень характерно выразилось в том, что он машинально и как-то растерянно повторил свой вопрос: – А вы, горемычные, как летом пропекались? Голос его звучал неспокойно; губы слегка побледнели, ножик, которым он разрезывал птицу, дрожал. К сожалению, и между товарищами произошло некоторое замешательство, так что и они не могли утверждать, что скорпионовский лай не коснулся их. – Что же мы! – смалодушничал Ловягин, – своим делом занимались – только и всего! – Сквернословили! – пояснил Скорпионов. – Ладненько да смирненько – и не видали, как лето прошло! – присовокупил Мозговитин. – Я в Озерках жил, Федор Федорыч – в Лигове, Василий Иваныч – в Стрельне, Иван Павлыч – в Лесном. Располземся к обеду, как раки, в разные стороны, а утром опять в департаменте к своим делам обратимся. – Только погода все лето ужасная стояла! по целым неделям солнца не видали! – не остерегся высказаться Новинский. – Где уж солнце в Стрельнах да в Озерках видеть! – «самостоятельно» съехидничал Скорпионов. – Оно, вишь, в Женеву да в Париж спряталось! И как это мы с вами, Аника Иваныч, и солнце, и звезды, и месяц – всё видели? Солнце как солнце! – Мы с вами не интеллигенты, Василиск* Тимофеич, – объяснил Тарантулов, – интеллигенты-то на солнце в подзорную трубу смотрят, а мы по-простецки – голыми глазами! – Разве что так… Только уж так я на этих интеллигентов сердит! Кажется, взял бы да… – Д-да-а?! – видимо растерялся Ловягин, однако перемог себя и продолжал: – Но ежели погода была и не вполне благоприятна, зато… Удивительно, как нынче тихо было! замечательно тихое лето! А Глухарев, с своей стороны, прибавил: – Никогда прежде так тихо не бывало! Так тихо, что ежели кто не чувствовал за собою вины, то смело мог надеяться, что его не потревожат! – А разве когда-нибудь прежде бывало, господин Глухарев, чтобы невинных тревожили? – возопил Скорпионов, бесцеремонно врываясь в приятельскую беседу. Павлинского передернуло. Ему следовало совсем не обращать внимания на запрос, но он, по-видимому, все еще находясь под игом воспоминаний о Dent du Midi, не выдержал и процедил сквозь зубы: – Ах, как неприятно! – Неприятно-с? – подхватил Скорпионов. – Позвольте, однако ж, спросить, господин Павлинский, кому больше неприятно: вам или вашим слушателям? Ежели вас даже скромное напоминание о долге приводит в раздражение, то что же должны испытывать те, коих вы оскорбляете, так сказать, в глубине священнейших чувств? — 51 —
|