|
– Теперь бросил? – Бросил. Дохтора ничего ему помочь не могли; а приехал странник один, я и стала его просить, чтобы к нам пришел, уговорил бы е[в ]г о. Ну, он стал говорить: нехорошо, мол, Гриша, люди вы молодые и должны вы из-за этого друг друга потерять. Стал ему писание читать, в церковь его водить почаще. Говел с ним раза четыре. Ну, потом Гриша и бросил. [Почесть семь лет жил у нас странник этот, обували мы, одевали его на свой счет. ] Тимофеева опять зевнула и продолжала рассказывать о своем первом ребенке, который умер, о мастерской мужа, о том, как вступило… Елена Ивановна закрыла глаза и тотчас же задремала. Действительность смешалась со сном. Тимофеева еще говорила, а ей отвечал Сережа. – Тесно у нас, – говорит Тимофеева. – Тут и мастерская, тут и спальня, такое стесненье! – Нельзя стеснять свободы, – возражает Сережа. – Я и не буду стеснять, – говорит уже Елена Ивановна. – Но ведь она маленькая, как же ты ей объяснишь? – Теперь поздно говорить об этом, – говорит Сережа. Елена Ивановна не видит его лица, но чувствует, какое оно должно быть недовольное в эту минуту. – Спите? – раздается над ней молодой голос, который тотчас же покрывается тоненьким живым криком: «Ла-а! Ла-а!» Елена Ивановна просыпается всем существом, сон мгновенно отлетает. Над ней стоит стриженая молоденькая бледная девушка[38] в белом переднике [со смешно падающими, как у мужика, волосами ]. В руках у нее маленький, аккуратно сделанный сверточек, издающий крики. – Покормите-ка своего птенца, – важно говорит барышня, встряхивая короткими прямыми волосами. [39]Она следит за тем, как Елена Ивановна взяла девочку, как она, волнуясь, устраивала ее у груди, пока та сердито тыкалась в мягкую грудь, сопя носиком, и когда наконец нежная щечка стала мерно вздуваться и опускаться от сосанья, а Елена Ивановна подняла на дежурную свои сияющие глаза, – та невольно спросила ее: – Ну, что, хорошо? – Да. – А не скучно? – Нет, нисколько, – почти шепотом ответила ей Елена Ивановна, кося глаза на девочку. – А то попросили бы разрешение у доктора, я бы вам достала что-нибудь порядочное почитать – «Воскресение», например. Елена Ивановна представила себе читанный ею роман, и он показался ей теперь таким невыносимо-трогательн[о ]ым, прекрасным, что слезы сжали ей горло. Она отрицательно покачала головой [и, сдержавшись, ответила ]: – Нет, спасибо, мне право не скучно. – Я у вас нынче дежурю. Насытится, так позвоните меня. — 102 —
|