|
И после родов больная слушалась доктора, не просила лечь на бок, не беспокоила дежурных звонками, на все вопросы отвечала, что ей хорошо и ничего не нужно. И то, что ей было хорошо, и она действительно не нуждалась не только в лекарствах, но вообще ни в чем [внешнем ], чувствовалось без слов при одном взгляде на нее, спокойно лежавшую на спине под белым одеялом, в белой казенной слишком широкой [ей ] кофточке, с вытянутыми поверх одеяла тонкими руками без колец и глубокоспокойным, задумчивым и нежным лицом. Назавтра после родов Елены Ивановны, рано утром, когда «полосатки» еще мыли полы и в коридорах, борясь с дневным полусветом, желтовато-красными пятнами горели лампы, – по лестнице и в коридоре раздалось тяжелое топанье и затем двое огромных мужиков внесли на носилках новую больную; [за ними ] потом ученица внесла ребенка. Платных рожениц не кладут по двое, и акушерка долго объясняла Елене Ивановне, что это отступление от правил были вынуждены сделать, так как мест мало, извинялась, убеждала, что лежать вдвоем еще лучше, веселее, а Елена Ивановна терпеливо слушала ее и [после каждого нового убедительного периода ] повторяла, что она очень рада и что ей никто не помешает. За ширмами прощались. – [Да ] Выписывайся поскорее! Дома-то все лучше. – Да как же можно! Одно слово – дома! Опять и мальчишки у нас, сама знаешь, Гриша в лавку уйдет, они балуются, не работают. Беспременно проситься стану. – Прощай, Зинушка! – Прощай, тетушка! Минут десять и в коридоре и в палате было тихо. Жена портного убаюкивала девочку, Елена Ивановна дремала, закрыв глаза. И вдруг среди этой тишины она уловила звуки, которые [с ]о хватили ее [за сердце ] до боли острым, почти невыносимым чувством счастья: по длинному коридору кто-то шел мягкими медленными шагами. Елена Ивановна приподнялась на кровати, коричневые глаза ее за сияли, по худому нежному лицу разлился горячий румянец. – Палата [№ 17 ] номер семнадцатый ? – спросил тихий голос. – Самая последняя направо. В комнату вошел высокий господин в черном длинном сюртуке и в pince-nez, красивый, бледный, с [о странно неподходящими для такого визита ] печальными усталыми глазами. – Сережа! – сказала Елена Ивановна задыхающимся голосом. [40]Она засмеялась, и в то же время глаза ее заблестели от слез[ами ]. Она взяла его руку и потянула к себе доверчивым любящим движением, ожидая, что он поцелу[я ]ет ее. [Гость отвел ее руку и опустился на стул. ] Елена Ивановна почувствовала значение этого взгляда. — 104 —
|