|
– Не друг он мне! – отрекся Василий Петрович глухим, но решительным тоном. – Он низкий обманщик, предатель!.. – Ну, не знаю там, дело ваше, – усмехнулся в густую бороду старик. – Я говорю, понимаешь, что он просит себе медаль на том основании, что это он, понимаешь, а не ты спас малютку… – Слов нет, это пущай правда, – чистосердечно подтвердил Маров. – Ага! Тогда о чем же и хлопотать… Пусть себе достает и носит свою медальку, – сказал Шмулевич, смеясь одними глазами и сохраняя серьезную мину первосвященника-советодателя. – Ни за что! – воскликнул Василий Петрович. – Как? После всех подлосте [в ]й , которые допущены [е ] им [су ]против меня?! Он ценить не умел, как к нему относится человек!.. Напакостил, ушел от меня, марает в глазах начальства меня! Таких подобных низких обманщиков в тюрьму, а не медали им за их за коварство!.. Нет, уж ты обмозгуй, Исак Маркыч, как бы так изложить, чтобы ни мне, ни ему ничего не вышло! – Гм?.. Ну, хорошо, давай обмозгуем. Надо оформить так, как будто он и спасал, и не спасал малютку, понимаешь?.. Гм!.. Ну, хорошо. Он, говоришь ты, твердил: «Гусь, гусь». – Да как же! Гусь, говорил, и – кончено дело!.. И как он это сказал, мне в ту пору и самому казаться начало – гусь!.. Вижу, – крыльями машет, бежит вперевалку, ни дать ни взять по-гусиному!.. Ведь вот ты история-то, братец ты мой!.. Точно он глаза отвел мне, околдовал меня!.. Как сказал, так и я сам начал понимать! гусь – и больше ничего… – Сам черт их не разберет, чего им надо! – ругался бедный Николай Эрастыч, представляя на благоусмотрение и этот рапорт. Начальник тяги, потратив немало времени на чтение всей этой переписки, махнул рукой на свое ходатайство о награде [за спасение ребенка ], от которой упорно отказывались оба спасителя, и все последующие донесения их помечал не читая: «К делу». «Дело о наезде на человека на 706 версте» располнело на зависть другим своим соседям в синих папках; но полнота его была водяночная и кроме кончины ничего не обещала. Последним вздохом безнадежно больного дела была последняя бумага, вшитая в папку журналистом и содержавшая прошение Хлебопчука об увольнении от службы. Изложив обычную формулу прошения об увольнении «по семейным обстоятельствам», Хлебопчук не преминул присовокупить в конце прошения [страстную мольбу и угрозу: ] следующее : А.С. Писарева. Счастье*Посвящается дорогой А. К. Острогорской – К Тимофеевой пришли. Кто Тимофеева? – спросила, входя в платную палату № 17, дежурная акушерка[33]. — 98 —
|