Ребенок и знак

В онтогенезе субъективность возникает в виде отдельных качеств ребенка, причем первыми появляются такие, которые трансформи­руют живую активность человека в социальную активность. Они выступают формами, втягивающими в себя свое социальное содер­жание, преобразуя его в субъективность. Приобретение образцов

52

собственных человеческих качеств как бы опережает необходимость их появления: так, еще почти нечего в себе сознавать, а уже появ­ляется самосознание как таковое, как потенциальная способность. И. С. Кон приводит пример, когда ребенок плачет не потому, что ему больно, а потому, что плачем хочет заставить мать выполнить его желание (128, с. 260). С точки зрения знаково-символической деятельности мы имеем дело с производством нового значения и одновременно с трансформацией природного в социальное. То, что обозначало боль, в общении обозначает желание ребенка. Если это значение будет расшифровано и поддержано взрослым, то оно закре­пится, станет ступенью для следующего шага развития.

Можно сказать, что взрослый изначально, с первых же дней рождения, относится к ребенку как к «отдельности», «самости», продуцируя те формы поведения, которые как бы создают зону ближайшего развития субъективности. Субъективности, как таковой, еще нет, но взрослый готов допустить, признать ее наличие и ведет себя по отношению к ребенку так, как будто бы она уже есть. Дея­тельность взрослого уподобляется, если можно так выразиться, не только объективным свойствам ребенка, что естественно, но и под­разумеваемым, полагаемым субъективным особенностям. И именно это полагание позволяет ребенку находиться в том слое со-бытия, где можно действовать, не сознавая еще себя действующим. За­ставляя плачем вернуться вышедшую из комнаты мать, ребенок ре­ализует свою семиотическую, знаковую функцию быть знаком для другого человека, быть знаком для матери, но реализует пока еще неосознанно. Взрослый интерпретирует плач ребенка персонифици-рованно, признавая за ребенком еще объективно отсутствующие со­циально-личностные качества. И в таком случае не только взрослый является знаком для ребенка, но и ребенок для взрослого.

Подражание как бы удваивает жизнедеятельность ребенка и взрос­лого, конструирует пространство со-бытия, содержание которого пред­ставляет особой совместную собственность ребенка и взрослого. Механизмом рефлексии «эта „двойность“ преобразуется и закреп­ляется как их раздвоенность, как их иновыражение друг друга» (244, с. 19). Н. Г. Алексеев считает условием появления рефлексии у ребенка запрет, непонимание, препятствие и т. д. и фиксацию того, что прекратилось, в некоторой образцовой форме (так хорошо — так плохо, так можно — так нельзя, это правильно — это непра­вильно и т. п.), что является достаточным для первичного разли­чения (раздвоения) субъектом себя и своего действия (1, с. 133). Результатом раздвоения первичного со-бытия становятся "функцио­нальные органы^ отношения к различным условиям своего бытия и бытия других. Первые формы субъективности носят чувственно-практический и во многом телесно-выраженный характер.