|
Когда мне было 15, я с ужасом и стыдом ловила себя на мысли, что желаю смерти своей матери. У меня не возникало желания ее убить, но жизнь с ней была так мучительна, что хотелось, чтобы ее просто не стало. Ведь если бы она осталась жива, то где бы я ни оказалась, меня все время сопровождало бы чувство вины перед ней. Я утверждала и утверждаю, что все отношения между родителями и детьми именно такие на 99% – родители проявляют насилие, а дети ненавидят своих родителей за это, потому что невозможно испытывать симпатию к человеку, который каждый день заставляет тебя делать то, что ты не хочешь. Я не видела в своей жизни ни одного такого случая, чтобы отношения между родителями и детьми были хоть сколько-нибудь живыми. Эти отношения – это непрерывный поток претензий, упреков, раздражения, ненависти. Иногда бывают «хорошие семьи» - т.е. такие, в которых происходит все в точности то же самое, что я описала, но внешне между ними «мир, дружба и любовь» (по крайней мере иногда). Такие отношения лишь на поверхности кажутся мирными. За ними кроется не менее жесткое психическое давление, и если ребенок все-таки по какой-то причине настаивает на своем желании, тогда мир заканчивается и родители прибегают к вышеописанному грубому давлению - испытывают раздражение, переходящее в ненависть в той мере, в которой ребенок пытается отстоять свое желание, давят его жалостью к себе, концепциями о долге, о «хорошем» и «правильном» и т.д.. И конечно, ребенок вскоре начинает прекрасно понимать, что если он сделает шаг в сторону, то «мирные» отношения прекратятся, и он подвергнется психической атаке. Страх этого и вынуждает до последнего держаться в уготованных ему рамках. В очень же «хороших семьях», во-первых, насилие со стороны родителей выражено в более вежливых и благопристойных формах - «мы же хорошая семья, и если выговаривать – то тихо и сквозь зубы, если пристыдить или отругать – то так, чтобы ребенок понял – лучше прямо сейчас покорно пригнуть голову, пока наш гнев не вылился в менее благопристойные формы, от чего всем нам будет потом очень стыдно». Во-вторых, в таких семьях дети примирились, сломались, фактически умерли – они согласились полностью подавлять свои желания, и, фактически, уже состарились, даже если им 15 лет. Такие дети даже встают на защиту своих родителей, если упрекнуть тех в диктате и подавлении, и утверждают, что мол родители только добра нам желают, что на самом деле у нас очень дружная семья, и что как бы там ни было, все же это наши родители и мы должны и т.д. и т.п. Такие умершие дети, разумеется, в силу того, что подавили все свои радостные желания и превратились в роботов, стариков, больше ни на что не способны, кроме как механически перенять ценности мертвых людей (т.е. обладание вещами, статусом, властью, своей семьей), завести «правильную» семью и продолжить новый виток круговорота омрачений. Как правило, ребенок, у которого с родителями все хорошо, который и сам считает, что у него нормальные отношения с родителями, оказывается просто напросто кастратом, т.е. человеком, у которого вырезано стремление к свободе, который может быть и не имел его никогда, которому комфортно быть насилуемым и не иметь своих желаний. — 126 —
|