Возвращение в Сад. Путешествие-открытие

Не обошлось, правда, без синяков и шишек. До этих пор я привыкла, что меня, такую умницу, все время гладят по головке. Я привыкла всегда быть на первых ролях и, чем бы ни занималась, неизменно была в числе лучших. В Риде все были, как минимум, такими же умниками, а многие даже превосходили меня по уму и образованности. Многие сту­денты учились в частных школах на восточном побережье и вышли из их стен с налетом этакой старосветской интел­лигентности, до которой мне было как до небес. В скором времени я обнаружила, что не могу просто так написать курсовую работу и автоматом получить пятерку. Для этого требовалось основательно потрудиться, да и то не всегда получалось хорошо. Все мое представление о себе как о блестящей интеллектуалке было поколеблено до основания.

Учеба в колледже началась с неприятного инцидента. Как я уже говорила, Рид был форменным рассадником радика­лизма, а 1966 год как раз ознаменовался его резкой вспыш­кой. Я не замедлила вступить в студенческую группу про­тивников вьетнамской войны и стала активно ходить на демонстрации. Однажды вечером было назначено особенно многолюдное выступление. Тогдашний вице-президент США Губерт Хэмфри должен был присутствовать на банке­те, устроенном портлендской верхушкой для сбора средств на избирательную кампанию. Перед зданием, где проходил банкет, мы затеяли демонстрацию, которая началась до­вольно мирно, но приобрела угрожающие формы, когда на нас стеной двинулись полицейские в касках. Поднялась страшная сумятица. В какой-то момент молодой парень, участник демонстрации, рухнул на землю прямо передо мной, а коренастый полисмен принялся бить его ногами. У меня в руках был плакат, и чисто рефлекторно я с силой опустила его на голову полисмена. Плакат был картонный, а на полисмене была каска, так что удара он и не заметил, но видевший это другой полицейский подбежал ко мне из-за спины, схватил и поволок к арестантскому фургону.

Пожалуй, в революционные героини я не гожусь, потому что, к своему стыду, до смерти перепугалась и бессвязно залепетала что-то вроде «Я не хотела, я не хотела!» (А я действительно не собиралась бить полисмена, моя реакция была чисто интуитивной.) Никогда не забуду брошенной в ответ злой фразы: «Хотела, хотела, ты, идиотка!» И с этими словами он затолкал меня в фургон.

Целую компанию таких, как я, засадили в тюрьму. Когда выяснилось, что мне еще нет восемнадцати, меня перевели в тюрьму для несовершеннолетних, где стало совсем уже страшно, так как до утра я просидела совсем одна. Все по­лисмены и надзирательницы держались сурово и холодно, отчего было еще страшнее. Я знала, что в конечном счете меня отсюда вызволят, но не могла не задуматься о том, каково здесь приходится какому-нибудь подростку-мекси­канцу, которому негде искать защиты. Что и говорить, было от чего отчаяться.